В этом стихотворении «правды» поэта и «толпы»
несовместимы. Лермонтовский пророк – это и праведник, свято соблюдающий
поручение, данное Богом и принятое от Него («Завет предвечного храня…»).
Однако
в нынешнее время «толпа», как и в стихотворении «Поэт», не признает в нем
пророка. На земле восторжествовали не «любви и правды чистые ученья», а злоба и
порок, чувства и страсти, противоположные «заветам» Бога и ученью его пророка.
Тем самым «всеведенье пророка» для «толпы» мнимо («Глупец, Хотел уверить нас,
что Бог гласит его устами!»), для поэта действительно («Мне тварь покорна вся
земная; И звезды слушают меня. Лучами радостно играя»). Конечно, истина
находится не на стороне «толпы», которая занята материальными заботами и
упрекает пророка в бедности и наготе, а на стороне пророка, ибо приют истины –
«пустыня», бескорыстие, презрение к богатству, сосредоточенность на духовной
жизни, или, как сказал Баратынский, «В немотствующей пустыне Обретает свет
высок». Здесь важно, что пророк и «толпа» отвергают друг друга и не могут найти
общего языка. Очевидно также, что вина лежит целиком на «толпе».