В стихотворениях 1820-х годов поэт сосредоточен на кратких интимных
моментах психологических состояний, представляющих, однако, целые
повести о его внутреннем мире. Он предельно обобщает традиционные
элегические чувствования, которые становятся уже не временными и
преходящими признаками его души, а постоянными спутниками его
человеческого облика. Если он пишет о разлуке («Разлука»), то это вечная
разлука, после которой не остается ничего, кроме «унылого смущенья».
Если он пишет о постигшем его разуверении («Разуверенье»), то это
чувство обнимает его целиком, и он не верит не в данную, конкретную
любовь, а в любовь вообще. Ему изменили «сновиденья», он разочарован во
всем, обнаруживая в себе «старость души» – характерную отличительную
примету человека начала XIX столетия. И наконец, если он уныл
(«Уныние»), то ничто, даже «пиров веселый шум» и близость восторженных
друзей, не вызволяет его из печали:
Одну печаль свою, уныние одно
Унылый чувствовать способен.
Своеобразие Баратынского заключается не только в
предельной обобщенности элегических чувств, но и в трезвом и беспощадном
их анализе, в разумном отчете о вызвавших их причинах. Так возникают
многочисленные элегии начала 1820-х годов, в которых психологический
анализ Баратынского проявляется в полной мере. Чувство подвергается
детальному и бесстрашному разбору, в ходе которого выясняется, что оно
убито не столько размышлением, лишь выявляющим его гибель, сколько
жизненными обстоятельствами.
В лучших элегиях 1820-х годов гибель чувства проанализирована откровенно и правдиво. Пример тому – элегия «Разлука».
Расстались мы; на миг очарованьем,
На краткий миг была мне жизнь моя; Словам любви внимать не буду я.
Не буду я дышать любви дыханьем!
Я все имел, лишился вдруг всего;
Лишь начал сон… исчезло сновиденье!
Одно теперь унылое смущенье
Осталось мне от счастья моего.
Баратынский начинает элегию с важного, переходного для героев момента
неизвестной читателю любовной истории. Он размышляет не над тем, что
было, а над тем, что стало. Прежние и нынешние чувства надо понять,
осмыслить, уразуметь. Память и разум хранят следы прежнего чувства,
когда-то глубокого и сильного – любовь преобразила всю жизнь героя
(«очарованьем… была мне жизнь моя»), дала ему ощущение полноты счастья
(«Я все имел…»). Поэт не пытается воскресить былое переживание в его
конкретности и живой естественности. На этом эмоциональном фоне
отчетливо выделяются чувства, переживаемые героем «теперь»:
Словам любви внимать не буду я,
Не буду я дышать любви дыханьем!
Оказывается, герой способен к подлинному и
непосредственному чувству и, как человек, не виноват в его исчезновении.
Баратынский снимает ответственность с героя любовного романа – не он
повинен в том, что счастье мелькнуло на миг. Он подчиняется общему ходу
жизни, в которой счастье невозможно.
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
