Из поэтов-любомудров несомненным
поэтическим талантом был наделен Д. Веневитинов. Его неповторимый
литературный мир сложился примерно к 1825 г. Веневитинов прочно усвоил
элегический словарь и принципы элегического стиля Жуковского – Пушкина. Его
поэзия развивалась в духе идей русского и немецкого романтизма. Слово в его
лирике освобождалось от конкретного предметного значения, реальные события
переносились в сферу человеческой мысли. Веневитинов использовал в своей лирике
достаточно традиционный элегический словарь, который, однако, им преображался:
в него вносилось не чувственно-элегическое содержание, а философское
содержание. Типично элегические слова обретали новый, философский смысл. Так
происходит, например, в стихотворении «К
любителю музыки»:
Когда
бы знал, что эти звуки,
Когда
бы тайный их язык
Ты
чувством пламенным проник, –
…Тогда
б ты не желал блеснуть
Личиной
страсти принужденной,
Но
ты б в углу, уединенный,
Таил
вселюбящую грудь.
Ты
б тайно слезы проливал
И
к ним горячие объятья,
Как
друг вселенной, простирал.
Здесь
все было характерно: и желание не просто пережить строй музыки и насладиться
звуками, но узнать «тайный их язык», и стилизованное под немецкий язык строение
фразы («в углу. Таил вселюбящую грудь»), и выражение «друг вселенной», гораздо
более туманное и романтически всеобщее, чем пришедшее в русский культурный
обиход из Франции «друг человечества», встречающееся у Карамзина и Пушкина
(например, в «Деревне»: «Друг человечества печально замечает.»!).
Веневитинов пытается соединить
непосредственные ощущения с ясностью мысли, вдохнуть в эти ощущения особый
смысл и путем столкновения создать выразительную картину, полную драматизма. На
этом зыбком фундаменте вырастает веневитиновское представление о художнике-гении,
о его роли в мире, о его небесном призвании, божественном избранничестве и
трудном, незавидном положении в обществе. Таковы стихотворения «Поэт» («Тебе знаком ли сын богов…»), «Люби питомца вдохновенья…», перевод
фрагмента из «Фауста» Гете, элегии «Я
чувствую во мне горит…», «Поэт и друг».
По мысли Веневитинова, поэзия –
познание тайн бытия, и лишь она противостоит прозе и бездуховности окружающей
жизни. Трагизм бытия отступает перед мощью и красотой поэтического слова. Поэт
провидит будущую гармонию, утверждает согласие между человеком и природой.
Романтическая тема поэта-пророка, сохраняя в лирике Веневитинова личный и
общественный смысл, переключена в общефилософский план и обращена к читателю
новыми гранями:
Тебе
знаком ли сын богов,
Любимец
муз и вдохновенья?
Узнал
ли б меж земных сынов
Ты
речь его, его движенья?
Не
вспыльчив он, и строгий ум
Не
блещет в шумном разговоре,
Но
ясный луч высоких дум
Невольно
светит в ясном взоре.
Речь
в стихотворении идет об идеальном лице, так как поэт для любомудров – высшее
выражение человека духовного. Поэзия, по мнению любомудров, та же философия, но
в пластических образах и гармонических звуках. В таком контексте сочетание
«высокие думы» воспринимается не расхожим поэтическим клише, а заключающим в
себе определенные философские идеи. Слова «строгий ум» означают
последовательность, логичность и точность мысли, привычку к философским
штудиям. Перед читателем встает образ идеального поэта-философа, чуждого
светской суеты («Не блещет в шумном разговоре…»), погруженного в глубокие и
серьезные размышления. Он противопоставлен «земным сынам» не потому, что
презирает их, – он поднялся на такую духовную высоту, которая еще остается
недосягаемой для обыкновенных людей.
В любовных элегиях драматическое
чувство, испытываемое Веневитиновым к княгине З. А. Волконской,
хозяйке знаменитого московского литературно-музыкального салона, также
приобретало не только возвышенное, но и философическое звучание, напоминая о
«дивной стране очарованья», «о жаркой отчизне красоты» и о неутоленном, хотя и
пробужденном, горячем чувстве, как, например, в «Элегии».
Волшебница!
Как сладко пела ты
Про
дивную страну очарованья,
Про
жаркую отчизну красоты!
Как
я любил твои воспоминанья,
Как
жадно я внимал словам твоим
И
как мечтал о крае неизвестном!
Ты
упилась сим воздухом чудесным,
И
речь твоя так страстно дышит им!
На
цвет небес ты долго нагляделась
И
цвет небес в очах нам принесла.
Душа
твоя так ясно разгорелась
И
новый огнь в груди моей зажгла.
Но
этот огнь томительный, мятежный,
Он
не горит любовью тихой, нежной, –
Нет!
он и жжет, и мучит, и мертвит,
Волнуется
изменчивым желаньем,
То
стихнет вдруг, то бурно закипит,
И
сердце вновь пробудится страданьем.
Зачем,
зачем так сладко пела ты?
Зачем
и я внимал тебе так жадно
И
с уст твоих, певица красоты,
Пил
яд мечты и страсти безотрадной?
|