Вышедший в конце января
1835 г. цикл «Арабески» был книгой необычной. Ее составили статьи по
искусству, истории, географии, фольклору, художественно-исторические фрагменты
и современные повести (их затем назовут петербургскими).
Сборник открывался коротким
предисловием: «Собрание это составляют пьесы, писанные мною в разные времена, в
разные эпохи моей жизни. Я не писал их по заказу. Они высказывались от души, и
предметом избирал я только то, что сильно меня поражало». Если сопоставить
«Арабески» с «Вечерами» и даже с «Миргородом», то они принципиально меняли и
масштаб изображаемого (речь шла обо всем мире, обо всем искусстве, начиная с
античного), и сам уровень его освоения (не только чувственно-интуитивный, но и
абстрактно-логический). Автор, выступавший одновременно и как художник, и как
ученый, воображением и мыслью охватывал различные стороны бытия. Книга призвана
была стать универсальной моделью мира, каким его видит писатель, и зеркалом его
собственного творчества – в той последовательности и в том аспекте, в каких оно
отражало мир.
Конкретно же замысел
«Арабесок» восходил к намерению Гоголя издать к 1834 г. свои произведения
как единое целое, выпустив своего рода «собрание сочинений», в которое бы вошли
«Вечера на хуторе близ Диканьки» (в 1834 г. Гоголь стал готовить
переиздание «Вечеров», книга даже была уже отдана в цензуру и получила
одобрение, но по неизвестном причинам второе издание вышло лишь в
1836 г.), «Миргород» (осмысленный как продолжение «Вечеров») и, наконец,
«Арабески». Задачей последних было дополнить «Вечера» и «Миргород», придав
определенный историко-критический контекст своему творчеству и вместе с тем
расширив географический ареал своих произведений за счет введения петербургской
темы.
Обратим внимание на
заглавие сборника, которое соответствовало «духу времени» и имело свою
специфику. Слово «арабески» означает особый тип орнамента, состоящий из
геометрических фигур, стилизованных листьев, цветов, частей животных, возникший
в подражание арабскому стилю. Это слово имело еще и иносказательное значение:
«собрание небольших по объему произведений литературных и музыкальных,
различных по своему содержанию и стилю». При этом в искусствоведческом
употреблении того времени «арабески» в определенном смысле были синонимичны
«гротеску». Так, в «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара объяснялось, что своим
происхождением оба термина обязаны чувственному, изобразительному «древнему
искусству». А характерное для арабесок фантастическое «соединение предметов
вымышленных… с предметами, действительно существующими в природе; соединение
половинчатых фигур, гениев и т. п. с цветами и листьями; помещение
предметов тяжелых и массивных на слабых и легких и проч.» объяснялось как
«осуществления мечтательного мира», приличные, «при должном искусстве», и для современности.
Мода на арабески пришла в
Россию из Германии. Так, Ф. Шлегель мыслил создание большой эпической
формы «не иначе, как сочетанием повествования, песни и других форм» с
«исповедью». А последняя – «непроизвольно и наивным образом принимает характер
арабесок». По-видимому, Гоголь хорошо представлял все эти смысловые оттенки,
давая подобное название своей книге. «Арабески» сразу декларировали и ведущую
тему – искусство, и личностное, авторское начало – исповедальность, и связанные
с этим фрагментарность, некую преувеличенность, гротесковость изображения. План
«арабесок – гротеска», в свою очередь, предопределял и обращение к
изобразительному «древнему искусству», к истории, и возможную карикатурную
обрисовку действительности, пародию на «массовое» пошло-серьезное искусство.
Разумеется, заглавие лишь отчетливее обозначило важнейшие особенности уже
сформированного сборника, поскольку, представляя его в цензуру, автор, называл
его «Разные сочинения Н. Гоголя».
Своим генезисом «Арабески»
были отчасти обязаны и журнальным и альманашным изданиям того времени, в
частности, «альманаху одного автора» – единичному авторскому сборнику, который
объединял небольшие произведения разных родов и жанров. Вместе с тем, по своей
структуре и дидактической направленности гоголевская книга напоминала как
религиозно-учительные «Опыты» просветительского плана, так и светские
сочинения, подобные батюшковским «Опытам в стихах и прозе», с которыми ее
сближала ориентация на универсализм. Ее можно было также сопоставить с жанрами
средневековой литературы, например, с переводными авторскими «Шестодневами»
отцов церкви (Иоанна Экзарха, Василия Великого и др.) – своего рода
«энциклопедиями», где устройство мира объяснялось с христианской точки зрения.
Сочетание художественного и нехудожественного материала, его чередование
становилось у Гоголя композиционным приемом. Можно даже сказать, что сборник
выступал как палиатив исторического романа, сюжет которого – вся прошлая жизнь
человечества (недаром одно из произведений «Арабесок» так и называлось
«Жизнь»).
Уже говорилось, что в
начале 30-х годов Гоголь серьезно увлекся историей и работал над материалами по
истории Украины, мечтая о многотомной «Истории Малороссии» и «Истории средних
веков». Из исторических статей в окончательную редакцию «Арабесок» вошли: «О
преподавании всеобщей истории», «Шлецер, Миллер и Гердер», «О средних веках». В
первой Гоголь доказывал общность судеб России и Запада, а также развивал мысль
о необходимости объективного отражения роли народа в развитии государства и
объективного отражения роли любого народа в истории мира, утверждая тем самым
единство всеобщей истории: «Все события мира должны быть так тесно связаны
между собою и цепляться одно за другое, как кольца в цепи. Если одно кольцо
будет вырвано, то цепь разрывается». Последнюю мысль Гоголь явно усвоил у
немецкого философа Гердера, которому во многом и была посвящена другая его
статья, опубликованная в «Арабесках» – «Шлецер, Миллер и Гердер». Определенный
автобиографизм улавливался и в гоголевских размышлениях о Шлецере: «Он не был
историк, и я думаю даже, что он не мог быть историком. Его мысли слишком
отрывисты, слишком горячи, чтобы улечься в гармоническую, стройную текучесть
повествования». В статье «О средних веках» Гоголь ниспровергал представление о
средневековье как эпохе застоя в истории цивилизации и торжества варварства.
Среди статей об искусстве
в «Арабесках» были помещены: «Скульптура, живопись и музыка», «Об архитектуре
нынешнего времени», «О малороссийских песнях», «Несколько слов о Пушкине».
Основы романтической эстетики он сформулировал в «Скульптуре, живописи и
музыке» (написана Гоголем еще в 1831 г.). «Три чудные сестры», «три
прекрасные царицы» призваны «украсить и усладить мир». Но, сопоставляя три вида
искусств, Гоголь, как истинный романтик, отдает предпочтение музыке, считая,
что именно она способна наиболее воздействовать на душу, будучи
«принадлежностью нового мира» – ибо «никогда не жаждали мы так порывов,
воздвигающих дух, как в нынешнее время».
Статья «Последний день Помпеи»,
написанная под впечатлением от одноименной картины К. Брюллова,
привезенной им в Петербург летом 1834 г. и выставленной в Академии
художеств, имела для Гоголя принципиальное значение как своего рода
эстетическое кредо, воплощением которого станет в определенном смысле и драма
«Ревизор» – изображение «сильного кризиса», «чувствуемого целою массою». Но при
этом не хаос и не разрушение сумел поставить художник в центр картины, но
вечное торжество жизни и красоты: «У Брюллова является, человек, чтобы показать
всю красоту свою, все верховное изящество своей природы». Первоначально Гоголь думал включить в «Арабески» также ряд фрагментов
незавершенных своих художественных произведений: «Страшный кабан», две главы из
исторического романа «Гетьман» и т. д. Однако в окончательный текст книги из
художественных произведений вошли лишь три повести: «Невский проспект»,
«Записки сумасшедшего» и «Портрет». Все эти три повести составили основу так
называемого петербургского цикла Гоголя (название это, на самом деле, хотя и
укоренившееся, но не совсем точное, поскольку дано было не Гоголем, но его
критиками). Именно с ними впервые (если не считать петербургского эпизода «Ночи
перед Рождеством») петербургская тема впервые отчетливо входит в творчество
Гоголя. |