Послереволюционная русская проза характерна
преувеличенным вниманием к стилю, в ущерб «идеям» и «вопросам». Она сделалась
открыто и подчеркнуто формальной. Произошло это под влиянием Ремизова,
Белого и Замятина. Способствовало этому и рождение новой школы литературных
критиков, объединенных тем, что (не совсем верно) называется формальным
методом. «Формалистам» принадлежит сентенция: «произведение искусства равно
сумме приемов, использованных для его изготовления» – формула,
снимающая все «идеологические» и «философские» интерпретации и сводящая все
развитие литературы к развитию литературных форм. Я еще буду говорить о
формалистах в главе о литературной критике, но здесь уместно поговорить о самом
заметном из них – Викторе Шкловском.
Шкловский родился
в 1893 г.
в еврейской семье, из которой уже вышло несколько заметных литераторов. Изучал
филологию в Петербурге и стал главным инициатором формалистского движения и
одним из основателей Опояза (Общества изучения поэтического языка), ставшего
основным тараном нового учения. В 1916 г. он был мобилизован и служил
механиком в автомобильной роте в Петербурге. Он сыграл заметную роль в
февральско-мартовской революции 1917 года как член партии эсеров и стал членом
Петроградского совета; его сделали комиссаром Временного правительства на
фронте, сначала в Галиции (где он был ранен во время разгрома при
Калуш-Галиче), потом в Персии. В 1918–1920 гг. он частью занимался
разработкой своих литературных теорий, частью строил заговоры против
большевиков и воевал на их стороне против белых. В 1921 г. он был
самой заметной литературной фигурой среди петербургского молодого поколения,
которое он учил теории литературы. В 1922 г. он бежал из России и
таким образом избежал суда за свою заговорщическую деятельность. Но после
короткого пребывания в Берлине он вернулся в Россию и помирился с советскими
властями. Теоретик он, несомненно, блестящий, хотя стиль у него аффектированный
и неряшливый, а сам он поверхностен и совершенно лишен чувства исторической
перспективы и чувства меры. Но идеи, которые он пустил в оборот – здравые
идеи, оказавшиеся очень плодотворными. Как критик он умело применяет свои
любимые теории к любому литературному произведению, старому и новому,
отбрасывая их «идеи» и «философии» и сводя их к чисто формальным элементам.
Любимый его писатель Стерн, и на примере Тристрама Шенди он продемонстрировал
два своих любимых явления: «игру с сюжетом» и «обнажение приема». Недавно он
опубликовал подробный анализ Крошки Доррит, в котором демонстрирует
приемы «романа тайн». Сам он не писал художественных произведений, но у него
есть место не только в теории литературы, но и в самой литературе, благодаря
замечательной книге воспоминаний, название для которой он, верный себе, взял у
своего любимого Стерна – Сентиментальное путешествие (1923); в ней
рассказаны его приключения от Февральской революции до 1921 года. По-видимому,
книга названа так по принципу «lucus а поп lucendo» («роща не
светит» – лат. форма, означает «по противоположности»), ибо всего
замечательнее, что сентиментальность из книги вытравлена без остатка. Самые
кошмарные события, как, например, резня курдов и айсоров в Юрмии, описаны с
нарочитым спокойствием и с изобилием фактических подробностей. Несмотря на
аффектированно-неряшливый и небрежный стиль, книга захватывающе интересна.
В отличие от столь многих нынешних русских книг, она полна ума и здравого
смысла. Притом она очень правдивая и, несмотря на отсутствие сентиментальности,
напряженно эмоциональна. При всех своих недостатках это самая замечательная
книга на подобную тему. После Сентиментального путешествия Шкловский выпустил
«роман в письмах» – Zoo (1923). Здесь все недостатки его предыдущей
книги непомерно вырастают, а достоинства не сохраняются. Она жеманна,
неряшлива, визглива и слишком охотно занимается личной жизнью автора и его
друзей. К сожалению, эти черты стиля Шкловского имели такое же большое влияние,
как его теории, и у молодых людей теперь модно начинать литературное поприще с
натянуто-шутливой и претенциозной «автобиографии»*.
Влияние Шкловского шло в направлении переноса внимания с
меньших узлов на более крупные, со стиля на конструкцию. Сейчас это называют
«западной» тенденцией прозы, в отличие от «восточной» тенденции к избыточно
орнаментальному письму. Но сам Шкловский более заинтересован в стернианских
«играх» с сюжетом, чем в самом сюжете.
Он оказал большое влияние на кое-кого из «Серапионовых
братьев» – литературное братство молодых людей, созданное в 1921 г. и
выдвинувшее нескольких видных писателей. Самые «западные» из «Серапионовых
братьев» – В. Каверин (псевдоним В. Зильбера) и Лев
Лунц (1901–1924), чья ранняя смерть была большой утратой для русской литературы
и о ком я еще буду говорить в главе о драматургии. Каверин в своих рассказах
занялся реализацией идеи Шкловского об «игре с сюжетом», избрав для себя
образцом фантастические конструкции Гофмана.
Бесспорно, русскому читателю надоела орнаментальная проза
с ее гипертрофией стиля и отсутствием повествовательного элемента; она жаждет,
больше чем когда либо, настоящего «западного» сюжетного повествования. Многие
писатели пытаются создать роман чистого действия, но пока это никому не
удалось, и в литературе по-прежнему царят орнаменталисты и бессюжетные
реалисты. Не слишком привередливые и искушенные вновь накинулись на импортное
чтиво; с тех пор, как в 1922 г.
была возрождена книжная торговля, Тарзан промчался по России, как лесной
пожар, и сегодня там так же популярен, как в 1908 г. был Нат
Пинкертон.
Литературный роман «западного» типа в России еще
предстоит создать. Ближе всех к этому подошел Эренбург.
Илья Григорьевич Эренбург (род. 1891 г.) –
еврейского происхождения, родился в Москве. Начал он со стихов, в которых
проявил удивительное умение приспосабливаться к вкусам времени; его стихи с
1911 до 1922 гг. могли бы служить учебником по смене литературных школ.
Предвоенные годы он провел в Париже и как никто из русских писателей проникся
духом Монпарнаса и «Ротонды». Во время войны был корреспондентом на Французском
и Македонском фронте и написал одну из лучших книг о войне на русском языке (Лицо
войны, 1921). Она вторична и, может быть, по-французски была бы написана
лучше, но короткие отрывки, впечатления и трогательные рассказики, ее
составляющие, не лишены подлинной значительности. Годы 1917–1921 он провел в
России и после долгих скитаний и метаний от одной партии к другой стал
большевиком и футуристом.
В 1921 г. Эренбург приехал во Францию, но был
выслан оттуда как большевик. Он нашел убежище в Бельгии и там написал самую
замечательную свою книгу Необычайные похождения Хулио Хуренито.
Хуренито – мексиканец, который решил делать все, что может, для того чтобы
разрушить и взорвать гнилую западную цивилизацию. Метод у него провокационный:
он поощряет в цивилизации все то, что наверняка ускорит ее распад. Главное его
орудие – мистер Куль, американский пуританин и миллионер, воплощение
самодовольного англосаксонского лицемерия. Хулио Хуренито написан
нейтральным «латинским» стилем; конструкция взята у Вольтера (его повести).
Книга полна сухой концентрированной иронии, которая делает ее серьезной,
значительной, подлинно подрывной и нигилистической.
После Хуренито Эренбург с необыкновенной быстротой
стал экспериментировать в различных стилях, неизменно оставаясь
поверхностно-интересным и по сути дешевым. Он постепенно стал автором русских
бестселлеров. В особенности это подтвердилось его последней книгой Любовь
Жанны Ней (1924) – «западной» и откровенно рассчитанной на сенсацию.
Она написана в стиле французских «бульварных» романов сороковых годов прошлого
века и поздних романов Диккенса. Как все, что пишет Эренбург, она вторична, и
оставляет нерешенной задачу создания литературного русского романа по западному
образцу.
|