Элементы гражданственности и социальности, очень заметные
уже в произведениях Тургенева и других романистов сороковых годов, у писателей,
работавших в царствование Александра II, еще усилились. С одной
стороны, антиэстетическое движение, с другой стороны, возросшая возможность
разоблачать и высмеивать существующие социальные и административные
условия – привели к созданию нового литературного жанра, находящегося
между художественной литературой и публицистикой. Первым и самым замечательным
из этих полуроманистов-полужурналистов, единственным, завоевавшим более или
менее общее признание и причисленным к классикам, был Михаил Евграфович
Салтыков, более известный в свое время под псевдонимом Н. Щедрин.
Салтыков родился в 1826 г. в Новгородской губернии в помещичьей
семье. Он учился в том же лицее, где когда-то учился Пушкин. Закончив в 1844 г. лицей, он
поступил на государственную службу. В это же время он сошелся с
прогрессивными кругами молодежи и начал писать для западнических изданий. Два
его рассказа в стиле «натуральной школы» появились в 1847–1848 гг. под
псевдонимами. Их появление совпало с ужесточением реакции, и в результате
Салтыков внезапно был выслан в Вятку – (город на северо-востоке, куда за
четырнадцать лет до него был выслан Герцен). В Вятке Салтыков продолжал
оставаться на службе и, несмотря на свою опалу, довольно скоро стал старшим
чиновником особых поручений при губернаторе. После того, как на престол вступил
Александр II, Салтыков был возвращен в Петербург, а в 1858 г. назначен
вице-губернатором (в Рязань). В 1856 г. он вернулся к литературной
работе. Губернские очерки – сатирические очерки о провинциальной
бюрократии – стали появляться в Русском Вестнике под псевдонимом Н.
Щедрин. В предреформенной атмосфере 1856–1861 гг. они были встречены
всеобщим одобрением, и вскоре он стал одним из самых общепризнанных авторов.
В 1868 г. он ушел в отставку, полностью посвятил себя литературе и
вместе с Некрасовым стал издавать Отечественные Записки, которые
призваны были заменить запрещенный в 1866 году Современник. С этих
пор Салтыков становится лидером радикальной интеллигенции и остается им до
самой своей смерти. Его журнал был самым передовым из всех левых органов
русской прессы. Но реакция после убийства Александра II стала для него роковой;
в 1884 г.
журнал был запрещен. В восьмидесятые годы Салтыков оставался последним
могиканином героической эпохи реформ и прогресса и был окружен глубоким
уважением передовой интеллигенции. Умер он в 1889 году.
Большая часть
произведений Салтыкова представляет собой некую неопределенную сатирическую
журналистику, по большей части бессюжетную, по форме нечто среднее между
классическими «характерами» и современным «фельетоном». Она чрезвычайно
злободневна. В свое время Салтыков был невероятно, повсеместно популярен,
однако с тех пор потерял значительную часть своей привлекательности по той
простой причине, что его сатира направлена на давно исчезнувшие жизненные
условия и большая часть ее без комментариев непонятна. Такая сатира может жить,
только если в ней содержатся мотивы, имеющие вечное и всечеловеческое значение,
чего в большинстве произведений Салтыкова не было.
Его ранние произведения (Губернские очерки,
1856–1857; Помпадуры и помпадурши, 1863–1873 и т. д.) –
это «улыбчивая» сатира, более юмористическая нежели злая, на пороки
дореформенной провинциальной бюрократии. В этих ранних сатирах не слишком
много серьезности и отсутствует какая-либо положительная программа, и крайний
нигилист Писарев был не совсем неправ, когда осудил их как безответственное и
неостроумное зубоскальство в знаменитой статье Цветы невинного юмора,
возмутившей других радикалов.
В 1869–1870 гг.
появилась История одного города, в которой суммируются все достижения
первого периода салтыковского творчества. Это нечто вроде пародии на русскую историю,
сконцентрированную в микрокосме провинциального города, где
градоначальники – прозрачные карикатуры на русских монархов и министров, и
самое название города дает его характеристику – город Глупов.
В дальнейшем
творчество Салтыкова одушевлялось чувством острого негодования и высоким
понятием о нравственных ценностях. Сатира его обратилась на новых,
пореформенных людей: просвещенного, но, в сущности, не изменившегося бюрократа;
вырванного из привычной почвы, но не переродившегося помещика; жадного и бессовестного
капиталиста, поднявшегося из народа. Ценность этих книг (Господа ташкентцы,
1869–1872; В царстве умеренности и аккуратности, 1874–1877; Убежище
Монрепо, 1879–1880; Письма к тетеньке, 1881–1882 и т.д.) больше, чем
предыдущих, но крайняя злободневность сатиры делает ее явно устаревшей. Кроме
того, они написаны на языке, который сам Салтыков называл эзоповым. Это
постоянные околичности из-за цензуры, которые все время требуют комментария. К
тому же стиль глубоко укоренен в дурной журналистике эпохи, порожденной
Сенковским, и неизменно производит на сегодняшнего читателя впечатление
тщательно, с муками разработанной вульгарности.
На более высоком литературном уровне стоят Сказки,
написанные в 1880–1885 гг., в которых Салтыков достигает большей художественной
крепости, а иногда (как в замечательной Коняге, где судьбы русского
крестьянства символизирует старая заезженная кляча) концентрации, почти
достигающей поэтического уровня.
И все-таки
Салтыков занимал бы в русской литературе место только как выдающийся публицист,
если бы не шедевр – единственный его настоящий роман Господа Головлевы
(1872–1876). Эта книга выдвигает его в первый ряд русских романистов-реалистов
и в число национальных классиков. Это социальный роман – история
провинциальной помещичьей семьи, изображающая скудость и скотство быта класса
крепостников. Никогда еще с большей силой не изображалась власть животного
начала над человеческой жизнью. Злобные, жадные, эгоистичные, лишенные даже
родственных чувств, лишенные способности ощущать удовольствие или испытывать
счастье из-за своей тупой и темной души, Головлевы – это безнадежно
запущенное полуживотное человечество. Книга эта, конечно, самая мрачная в
русской литературе, еще мрачнее оттого, что впечатление достигается простейшими
средствами, без всяких театральных, мелодраматиче-ских или атмосферных
эффектов. Вместе с гончаровским Обломовым, написанным раньше, и
бунинским Суходолом, написанным позже, это величайший monumentum
odiosum (памятник ненавистному), воздвигнутый русскому провинциальному
дворянству. Самая замечательная фигура в этом романе – Порфирий Головлев
(прозванный Иудушкой), пустой механический лицемер, растекающийся в медоточивом
и бессмысленном вранье не по внутренней необходимости, не ради выгоды, а
потому, что его язык нуждается в постоянном упражнении. Это одно из самых
страшных видений вконец дегуманизированного человечества, когда-либо созданное
писателем.
В последние годы жизни Салтыков написал большую
ретроспективную вещь под названием Пошехонская старина (1887–1889); это
хроника жизни средней провинциальной дворянской семьи и ее окружения незадолго
до отмены крепостного права. В ней много детских воспоминаний. Книга эта
«тенденциозная» и невыносимо мрачная; в ней много великолепно написанных
картин, но не хватает той концентрации и непреложности, которая есть в Господах
Головлевых и которая одна только и могла бы поднять ее над уровнем обычной
«литературы с направлением».
|