История революции с начала девятнадцатого века может быть
представлена как череда революционных волн и межреволюционных промежутков.
Каждая из волн поднималась выше предыдущей. Первая волна разразилась в 1825 г. в никем не
поддержанном и безуспешном бунте декабристов. За ней последовала долгая реакция
в царствование Николая I, когда стала нарастать вторая волна. Она нарастала
медленно и постепенно – ее одновременно и задерживали, и укрепляли
либеральные реформы шестидесятых годов, – достигла кульминации в
деятельности партии «Народная воля» и разразилась в 1881 г. убийством
Александра II. Спокойствие, наступившее после этого, было уже не столь полным и
долгим, как раньше. В девяностых годах (во многом за счет голодного
1891–1892 года) революция набрала силу, достигла небывалой высоты и разразилась
в 1905 г.
Революционное движение снова было подавлено, чтобы снова возникнуть во время
войны и наконец достичь триумфа в 1917 г. Третья из волн впервые была
поддержана широко распространившимся народным движением – ее гребень
назвали Первой революцией.
Революция 1905 г., в той мере, в какой она являлась
сознательным усилием для достижения определенных целей, была целиком
результатом развития революционных идей интеллигенции, в критический момент
поддержанной отказом имущих классов защищать самодержавие. Но она осталась бы
бесплодной, если бы не нашла свою армию в недавно развившемся классе
промышленных рабочих. Этот класс, в свою очередь, был продуктом развития
капитализма во второй половине девятнадцатого века. Русский капитализм
зародился в эпоху реформ Александра II и стремительно развивался в
восьмидесятых-девяностых годах, в основном благодаря протекционистской политике
государства, воплощенной в фигуре графа Витте. Подъем и рост русского
капитализма из консервативных форм дореформенных производства и
коммерции – вопрос захватывающе интересный, но мы не можем здесь на нем
останавливаться. Между тем он не лишен черт живописной и художественной ценности
и был не раз представлен в литературе: с наибольшим успехом это сделал не кто
иной, как Горький (который при всех своих марксистских пристрастиях явно
сочувствовал творческому импульсу капитализма). Он сделал это в Фоме Гордееве и
в Заметках из дневника (глава о нижегородском миллионере-старообрядце Бугрове).
Крупные московские купцы сыграли немалую роль в девяностых годах и позже как
покровители искусства и литературы – эстетическое возрождение в большой
степени финансировалось ими.
Одно из самых первых последствий капитализма –
развитие большой ежедневной прессы. Первым журналистом этого периода был
Алексей Сергеевич Суворин (1833–1911), основатель газеты Новое время – в
течение долгого времени наиболее хорошо оснащенной из всех русских газет и
единственной, имевшей некоторое влияние на правительство. Дневник Суворина
(недавно опубликованный советским правительством) – документ
первоклассного значения, но вообще Суворин интереснее как личность, чем как
писатель. Только отношения с Чеховым и Розановым дают ему почетное место в
русской литературе. Величайшим поборником русского капитализма и промышленности
в литературе был не кто иной, как великий химик Дмитрий Иванович Менделеев.
Можно сказать, что он был страшно влюблен в производительные силы своей страны
и был их поборником и трубадуром. Конечно, нельзя сравнивать его литературное
значение с его научными достижениями, но в нем мощный писательский темперамент
и настоящая оригинальность. Его дочь была замужем за Александром Блоком, и,
хотя, конечно, поэта вдохновляли другие идеи, однажды он написал стихотворение,
порадовавшее бы свекра, если бы тот еще был жив, – в этом стихотворении
Блок поет хвалу донецкому углю: «Черный уголь, подземный мессия...» (Новая
Америка). Граф Витте, добрый гений русской промышленности, написал три тома
замечательных мемуаров. Плохо скомпонованные и почти безграмотные, мемуары
Витте все-таки дают почувствовать его могучий темперамент, что и делает их
интересной книгой, не говоря уже о их документальной ценности. К несчастью, в английском
переводе мемуары были возмутительно «выправлены» и «адаптированы»: американский
издатель мемуаров господин Ярмолинский безжалостно выбросил наиболее
характерные и пикантные куски.
Оборотной стороной капиталистической медали был подъем
русского марксизма, ставшего к 1894 г. мощным движением. Нет нужды
объяснять читателю важность этого движения для русской истории –
достаточно сказать, что Ленин был одним из первых марксистов девяностых годов.
Но помимо роли марксизма в событиях 1905 и
1917 гг. – и после этой даты – марксизм был важной стадией
истории развития интеллигенции. В девяностых годах марксизм был
прогрессивной и освободительной силой, потому что принес с собой освобождение
от рутины народничества. Марксизм импонировал русскому интеллигенту rerum
novarum cupidum (любителю нового) как фундаментальная научная доктрина. Больше
всего его потрясали «диалектический метод» и концепция истории как процесса,
подчиненного неизменным и непреложным законам. Марксизм отделил политику от
этики, и, хотя это имело свою дурную сторону в развитии исключительно классовой
морали (результаты мы видим в СССР), поначалу это имело и хорошую сторону, так
как освободило изучающих политическую науку от шор слишком узкого идеализма.
Главный представитель русского марксизма, его знаток и пророк Георгий
Валентинович Плеханов (1852–1918) был человеком старшего поколения; во время
войны он был лидером патриотического социализма. Несмотря на это, коммунисты
считают его учителем марксизма – вторым по величине после самих Маркса и
Энгельса.
Плеханов повсюду считается мозгом русской интеллигенции.
В середине девяностых годов начал свою журналистскую деятельность сам
Ленин. Но с литературной точки зрения наиболее интересными марксистами была
группа молодых людей, называвшихся «легальными марксистами» (потому что они
работали в легальной, то есть русской прессе). Их блестящим выразителем был
Петр Струве (р. 1870), по влиятельности уступавший в девяностых годах
только Плеханову. В начале двадцатого века Струве отошел от социализма и
его творчество после 1905 года будет упомянуто совсем в другой связи, потому
что он стал лидером национального либерализма, противостоящего старому
агностическому идеализму русской интеллигенции. Это показывает, как важен был
марксизм для освобождения от народнического идеализма и каким могучим рычагом
независимой мысли он мог бы быть.
К концу девяностых годов марксистам удалось заложить
основы успешной пропаганды среди рабочего класса и организоваться в Российскую
социал-демократическую партию. Народники, подражая марксистам, назвали
себя – партия социал-революционеров.
Так, две партии, сыгравшие наибольшую роль в событиях
1905–1906 гг. стали известны как С.-Д. и С.-Р. Эсдеки, будучи марксистами,
не верили в действенность индивидуальной борьбы и соответственно отвергали
террор. Они возлагали надежды на массовое движение, особенно на забастовки.
В 1903 г. они разделились (по не относящимся к данной работе
причинам) на две фракции: меньшевиков и большевиков (названия относятся к числу
голосов, поданных соответственно при голосовании по определенному вопросу на
партийном съезде). Но большевики стали более влиятельны гораздо позже –
только во время мировой войны, и С.-Д. оставались по существу единой партией.
Эсеры, верившие – вслед за народниками – в важность «критически
мыслящего индивидуума», с 1900 по 1906 гг. организовали ряд политических
убийств. Это была романтическая партия, которая привлекала горячие
головы – молодежь, мечтавшую о приключениях.
За несколько лет до 1905 г. русский
либерализм, всегда влачивший жалкое существование, вдруг собрал свои силы и
несколько лет соперничал с социализмом по активному противостоянию
правительству. Была сформирована революционная организация либералов –
Союз освобождения, – и Петр Струве, ценный новобранец, перешедший в
либерализм от марксизма, уехал из России в Штуттгарт, где основал
неподцензурную либеральную газету Освобождение, на время едва не превзошедшую
по популярности выходивший сорок пять лет назад герценовский Колокол. Неудачная
война с Японией (1904–1905) очень помогла росту оппозиции, и три партии –
эсдеки, эсеры и Союз освобождения – объединились против правительства.
В первый период революции все три партии шли рука об руку, и октябрьской
забастовке 1905 г.,
которая повлекла за собой манифест от 17 октября, материально помогал Союз
Союзов – организация представителей свободных профессий – под
руководством либерального лидера Павла Милюкова.
Но после 17 октября пути либерализма и социализма начали
расходиться. Либералы не приняли участия в вооруженном восстании в декабре 1905 г., а
социалисты бойкотировали выборы в Думу весной 1906 г. Либералы
сформировали партию, получившую название конституционных демократов и ставшую
известной по первым буквам названия – К.-Д. – кадеты.
Самой влиятельной фигурой русского либерализма с
девяностых годов до 1917 г.
был профессор Павел Милюков (р. 1856), позитивист и убежденный западник.
Он сделал себе имя как историк (Очерки по истории русской культуры стали
классическим трудом), а после 1905 г. руководил всей деятельностью
кадетской партии, – парламентской и журналистской. Он действительно
обладал организационным гением, но была в нем некая замедленность реакции,
заслужившая ему прозвище «гений бестактности». Милюков – типичная фигура
для традиционного позитивизма и агностицизма старых русских либералов, но уже
перед 1905 г.
началось новое движение, берущее свое начало от Соловьева и стремившееся
отождествить либерализм с христианским идеализмом и по странной, хотя и
естественной ассоциации – с патриотизмом и империализмом. Это движение
было наиболее талантливо представлено работами бывшего марксиста Петра Струве и
его единомышленников, авторов Вех, про которые я подробнее буду говорить в
четвертой главе.
Первая революция была движением, глубоко проникшим и
широко распространившимся. Какое-то время она господствовала над всей русской
общественной мыслью, и даже символисты, которые принципиально держались в
стороне от политики, вдруг стали революционерами и «мистическими анархистами».
Но за минутным возбуждением наступил спад политических – особенно
радикальных – настроений. Годы, последовавшие за подавлением революции,
были временем антиполитического индивидуализма, выразившегося, с одной стороны,
в усилении эстетизма и сексуальной свободы, а с другой стороны, в росте производственных
сил капитализма. Наступило глубокое разочарование в радикализме и во всех
традиционных интеллигентских идеях. Оно усилилось, когда Бурцев разоблачил
Азефа (видного и влиятельного члена партии эсеров, организовавшего несколько
политических убийств) как агента тайной полиции: за этим разоблачением
последовал далеко зашедший распад революционных партий. К 1914 г.
революционные партии потеряли почти весь свой престиж и влияние, и
интеллигенция все больше склонялась к патриотизму и империализму.
Важным результатом революции была относительная (в
1905–1906 гг. более чем относительная) свобода печати. Исчезла цензура и,
хотя правительство всегда находило средства прижать оппозиционные газеты, стало
возможным обсуждать в печати политические вопросы. Это естественно укрепило
роль ежедневных газет и ослабило роль журналов – оплота интеллигентского
идеализма. Политика и литература стали расходиться. Политика стала более
практичной, а литература освободилась от необходимости служить партийным целям.
Самым важным завоеванием революции стало создание
парламента с ограниченными полномочиями – создание Думы. Но Дума к
литературе не имела отношения. В отличие от новых судов, открытие которых
произошло на сорок лет раньше, Дума не возродила ораторского искусства. Про
ораторов Думы с литературной точки зрения много не скажешь. Кадеты были лучшими
из них. Но их самый знаменитый
оратор – В. А. Маклаков – до прихода в Думу уже был
адвокатом с установившейся репутацией. А многие из посещавших заседания Думы
утверждали, что лучшим оратором, которого они когда-либо слыхали, был вовсе не
член Думы, а премьер-министр П. А. Столыпин.
|