Золотой век русской поэзии в основном совпадает с эпохой
расцвета романтической поэзии в Западной Европе. Но его поэзия – не
романтизм. Она более формальна, действенна, избирательна – короче
говоря, классична, чем всякая иная поэзия (или во всяком случае
поэтическая школа) девятнадцатого столетия.
В каком-то смысле она,
позднее дитя XVIII века, отставала от времени. По тону и атмосфере Пушкина
сравнивали с Моцартом. Поэты Западной Европы, всего ближе стоящие по тону и
чувству к нашим поэтам Золотого века, – это Бернс, Шенье, Парни. Что
особенно важно – техника поэтов Золотого века никогда не отстает от
вдохновения. Их поэзия совершенна, даже когда это малые поэты; когда же речь
идет о великих, то это безоговорочно великая поэзия. Техническое совершенство
отличает поэзию двадцатых годов и от примитивной грубости державинской эры, и
от выродившейся расхлябанности позднего XIX века.
Поэзия Золотого века была оригинальна, тогда как
предшествующие эпохи только заимствовали, но при этом она была прямым
продолжением карамзинского направления, его главным оправданием и лучшим
плодом. Как продолжение его она была «французской», причем «французской» XVIII
века, ибо была враждебна французскому романтизму.
С 1820 г. и далее
движение называет себя романтическим и открыто восстает против правил
французского классицизма. Оно хочет большей свободы и новизны форм; оно любит
оригинальность и живописность. Оно восхищается Шекспиром за широту его замысла
и глубокое понимание человеческого сердца и Байроном – за могучее
красноречие и действенные повествовательные приемы.
По сравнению с эпохой классицизма здесь произошло
возрождение чувств и ощущений, но сама чувствительность поэтов Золотого века
была чисто классической; только немногие были заражены «новой
чувствительностью», да и то лишь в ее самых ранних формах. Точно так же не было
никакого «возврата к природе». Даже символизм природы, присущий оссиановской
школе, отсутствует у Пушкина и его современников. Романтический пантеизм и
романтический анимизм появляются в русской литературе лишь после 1830 года.
Еще более подчеркивает связь Золотого века с
восемнадцатым его четкая социальная окраска. Это было движение
внутридворянское, движение джентльменов. Отсюда преобладание в его
начальный период легких, светских стихотворений на анакреонтические сюжеты и
темы; культ дружбы, веселого застолья и вина. Социально пушкинская пора –
апогей литературной гегемонии дворянства. Высокая литература была полностью
монополизирована представителями этого класса. В то же время печать почти
полностью находилась в руках не-дворян – педантов, литературных поденщиков
и торгашей. Классовые противоречия между ними совершенно ясны. Дворяне, к какой
бы партии они ни принадлежали, в своем презрении к плебеям выступали единым
фронтом. В тридцатые годы плебеи взяли реванш.
Можно сказать, что Золотой век начался тогда, когда
поэзия стала подниматься выше добродушных пустячков дмитриевской школы и обрела
самостоятельную и оригинальную интонацию в первых зрелых произведениях
Жуковского, около 1808 г.
Несколько лет спустя, по окончании войны, молодые сторонники Карамзина,
возглавляемые Жуковским, Батюшковым и Вяземским, основали полушуточное
литературное общество «Арзамас». Его заседания были пародией на торжественные
заседания консервативного литературного общества шишковистов. Арзамасцы
исповедовали культ поэтической дружбы, литературной беседы и легкого стиха.
К 1820 г.
движение стало серьезнее. После 1821 года на пять лет воцарилось влияние
Байрона. Главной поэтической формой выражения становится стихотворная повесть.
Назло консерваторам арзамасцы вызывающе принимают модный лозунг: романтизм. Одно
за другим появляются произведения Пушкина; они имеют шумный успех; с ними
соперничают произведения Жуковского, Баратынского, Козлова. Поэзия почти
монополизирует книжный рынок. Дворянская партия становится единственным
арбитром литературного вкуса. Но эта эпоха оказалась непродолжительной, и
вскоре над ней стали собираться первые тучи. Подавление декабристского мятежа
Николаем I (1825–1826) было роковым ударом для интеллектуальной дворянской
элиты. В то же время чистая атмосфера XVIII века была отравлена: молодые
люди следующего поколения занесли в Россию первые ростки германского идеализма.
Журналисты, принадлежавшие к низшим классам, но с большими литературными
претензиями и более прогрессивных взглядов, чем прежние, берут в свои руки
печать и завоевывают популярность у читателя. Французский романтизм с его ничем
не обузданным дурным вкусом отравляет воздух. Романы после толчка, который дал
Вальтер Скотт, начиная с 1829 г.
продаются лучше, чем поэзия. Дельвиг, центр дружеского поэтического кружка,
умирает в 1831 г.
В том же году Пушкин женится и становится лидером консервативной
литературной аристократии. Молодые уже немолоды, лето Золотого века миновало.
После 1831 г.
литературную сцену занимают в Петербурге толпа вульгаризаторов и шарлатанов, а
в Москве – Адамы новой интеллигенции, которые уважают в Пушкине почтенный
реликт прошлого, но отвергают его традиции, презирают его друзей и отказываются
читать его новые произведения. В 1834 г. появляется первая статья
Белинского – манифест новой эры русской цивилизации. В 1837 г.,
когда умирает Пушкин, Россия уже далеко ушла по новому пути. Пережившие
Пушкина Жуковский, Баратынский, Языков, Вяземский – маленькая
изолированная группа, забытая в чуждом, неприязненном мире.
|