Все эти проявления футуризма остались чем-то вроде
эзотерической литературы, важной и необходимой для внутренней жизни русской
поэзии, но по самой своей природе неспособной дойти до читающей публики. Для
среднего читателя стихов, как и вообще для среднего человека, футуризм –
это синоним поэзии Маяковского.
Владимир Владимирович Маяковский родился в 1893 г. в
Закавказье. Мальчиком тринадцати или четырнадцати лет он стал членом большевистской
партии. В 1911 г. он познакомился с начинающими футуристами и начал
писать стихи. Вначале он почти не отличался от других футуристов, но постепенно
стал выявляться, как нечто совершенно иное, чем прочие. Его поэзия была не для
кабинетов, а для улицы; она была свободна от «зауми»; она была полна
человеческого интереса; она была откровенно риторична – но риторична в
совершенно новом и неожиданном смысле. Когда в 1916 г. его стихи появились
в виде книги под характерным названием Простое как мычание, они имели
значительный успех. В 1917 г. Маяковский разделил триумф своей партии
и стал чем-то вроде официального большевистского поэта. Большая часть того, что
он написал в 1918–1921 гг. – прямая политическая пропаганда (Мистерия
Буфф, 150 000 000), или сатиры, написанные более или менее
по заказу. С 1923 г. Маяковский – ответственный редактор
коммунистическо-футуристического журнала ЛЕФ. Он также и художник, и в
1918–1920 гг. главной его работой было рисование пропагандистских
плакатов.
Поэзия Маяковского поразительно непохожа на поэзию
символистов; единственным поэтом, имевшим на него влияние – кроме
футуристов – он признает сатирика Сашу Черного, которого я уже упоминал,
как единственного человека, писавшего «непоэтические» стихи в царствование
символизма.
В просодии Маяковский продолжатель символистов: но
если для символистов разрушение классического силлабизма русского стиха было
лишь одной из тенденций, то у Маяковского это сделалось полностью развитой
системой.
Его версификация основана на счете количества ударений
(по-русски это эквивалентно количеству слов) в строке, и не обращает никакого
внимания на неударные слоги.
Система рифмовки тоже развивает символистскую тенденцию,
но и тут Маяковский сделал из тенденции последовательную систему:
главное ударение делается на согласных, предшествующих и
сопровождающих рифмующуюся гласную; качество и даже количество гласных, идущих
после ударения, неважно.
Он купается в длинных рифмах, состоящих из более чем
одного слова и в каламбурных рифмах – метод его рифмовки живо напомнил бы
англичанину Браунинга: ranunculus и Tommy-make-room-for-your-uncle-us –
неплохой эквивалент обычной рифмовки Маяковского. Новая версификация
Маяковского имела очень большое влияние на русскую поэзию, но ей не удалось
вытеснить старую силлабическую систему, которая все-таки гораздо более
разнообразна и богата.
Поэзия Маяковского очень громкая, очень неотесанная и
стоит совершенно вне понятия о «хорошем» и «дурном» вкусе. Он пользуется разговорным
языком в его грубейших формах, деформируя его по своей надобности в
направлении, прямо противоположном старой поэтической традиции. Язык его
свободен от элементов «зауми»; но если рассматривать его как литературный язык,
то это новый диалект, полностью сотворенный им самим. Он так употребляет
элементы разговорного языка, что они начинают звучать совершенно необычно.
Гармония его стихов с их тяжелой ударностью и выбором грубых, «немузыкальных»
звуков напоминает игру на барабане или на саксофоне.
Есть близость между Маяковским и м-ром Вейчелом Линдзи.
Но, не говоря уже о разнице духа, поэзия м-ра Линдзи музыкальна, рассчитана на
хоровое пение – а Маяковского петь вообще невозможно; он декламационен,
риторичен – это стихи уличного оратора.
Если судить по «викторианским» стандартам, стихи его
вовсе не поэзия; то же будет, если судить их по символистским стандартам.
Но именно благодаря выучке у символистов, так расширившей
наше поэтическое восприятие, мы способны оценить эту грубую и шумную риторику.
Маяковский по-настоящему популярен и круг его читателей очень широк. Его
притягательность пряма и проста, его темы интересны самым некультурным людям, а
в то же время высокая оригинальность его мастерства делает его выдающейся
фигурой и в глазах профессиональных поэтов.
Любимый метод выражения у Маяковского (кроме чисто
словесных эффектов, основанных на «непоэтическом» языке) включает метафору и
гиперболу. И метафоры и гиперболы развиваются реалистически, что до
некоторой степени напоминает «кончетти» семнадцатого века. Очень любит он то,
что его комментаторы называют «реализацией метафоры», а это могучий способ
оживления истертых клише; если он вводит истрепанную метафору своего сердца,
горящего любовью, то тут же заостряет ее, набрасывая целую реалистическую картину
пожара, с пожарными в касках и в сапогах, наводняющими горящее сердце. Если он
создает символ русского народа в колоссальной фигуре мужика Ивана, борца за
коммунизм, то подробно описывает, как тот переходит вброд Атлантический океан,
чтобы сразиться на поединке с поборником капитализма Вудро Вильсоном. Дух
поэзии Маяковского материалистический и реалистический – это его главная
общая черта с атеистическим коммунизмом. Лучше всего он выражает свое кредо в
четырех стихах из пролога к Мистерии Буфф:
Нам надоели небесные сласти,
Хлебище дайте жрать ржаной!
Нам надоели картонные страсти,
Дайте жить с живой женой!
Но настоящего коммунистического духа в Маяковском очень
мало, и руководящие коммунисты чуют в нем опасный индивидуализм. Хотя тот
«Маяковский», который является героем большей части ранних стихов поэта, может
быть истолкован как изображение-синтез, он естественно воспринимается как сам
автор, и хотя его политические стихи проникнуты, конечно же, революционным и
атеистическим пафосом, они только сверху выкрашены в социалистические цвета.
Маяковский не юморист: в своих сатирах он нападает, а не осмеивает. Он оратор,
и даже его грубость и неотесанность служат целям серьезной поэзии. Это одна из
самых оригинальных его черт. Главные произведения Маяковского – его поэмы.
Написанные до 1917 г. в основном вдохновлены эготизмом. За громкими
криками нетрудно разглядеть элементы декадентства и неврастении. Наиболее
примечательные из них Человек, атеистический апофеоз себя самого, и Облако
в штанах, «сентиментальная» поэма с четкими революционными
«предчувствиями». Война и мир – уже социальная поэма. Все это было
написано в 1915–1916 гг. В 1917–1918 гг. он пишет блестящую,
смешную и остроумную Мистерию Буфф – аристофановскую сатиру на
буржуазный мир, разрушенный пролетариями. В 1920 г. он пишет 150 000 000
(цифра означает количество жителей России) – инвективу против «блокады»
Советской России буржуазным Западом.
После 1921 г. он пишет сатиры на внутренние
советские неполадки, но уже возвращается к эготистической поэзии, в которой
главной темой является любовь.
Лирическая поэма Люблю (1922), вероятно, самая
привлекательная для среднего читателя: там нет чрезмерной грубости, и она вся
построена на сложной системе «кончетти».
Последняя его большая поэма тоже посвящена теме любви.
Она гораздо менее привлекательна и, в общем, скучна. Появилась она с портретом
женщины, которой она адресована. Всем известно как ее имя, так и то, что она
жена одного из литературных и личных друзей Маяковского. В поэме видно
ослабление его таланта, как и во всех последних вещах (написанных в
1923–1924 гг.), многие из которых опять – сатира или пропаганда,
написанная по заказу.
|