Когда Чехов был жив, казалось, что он открыл новый
золотой век реализма и что он является лишь его предтечей. Между 1895 и
1905 гг. один за другим появлялись молодые писатели (родившиеся между 1868
и 1878 гг.), сразу выходившие на первый план, завоевавшие всемирную
репутацию и продававшиеся лучше, чем Тургенев и Достоевский. Самыми выдающимися
из них были Горький и Андреев, поэтому движение в целом можно назвать школой
Горького – Андреева – без лишней натяжки, потому что все входившие в
него писатели имели много общих черт, отделяющих их и от старой –
дочеховской – прозаической школы, чьим последним значительным
представителем был Короленко, и от символистов и современного им прозаического
движения, более или менее затронутого символистским влиянием.
Первым по времени и наиболее значительным писателем
школы, о которой мы говорим, был Горький, и следы его влияния можно обнаружить
у большинства остальных членов группы. Причина этого в немалой степени та, что
Горький был первым, кто освободил русский реализм от его прежней
«благовоспитанности» и «пуританства». Русский реализм всегда был морально
деликатным и избегал грубости и откровенности, свойственной французским
романистам. Менее сдержанный внешне, русский реализм по сути был так же
деликатен, как и английский викторианский роман. Уродство, грязь, а также
физическая сторона сексуальных отношений – все это для старого русского
романиста было табу. Традицию нарушил Толстой, первым заговоривший о физических
ужасах болезни и смерти в Смерти Ивана Ильича и о физической основе любви в Крейцеровой
сонате. Таким образом он внес существенный вклад в разрушение запретов и
условностей девятнадцатого века, и его влияние на русскую прозу во многом схоже
с параллельным влиянием Золя, которого он ненавидел. Вот одна из «усмешек»
истории: «классическое» и «религиозное» искусство Толстого последних лет было
шагом по направлению к Санину. Начатая Толстым работа по разрушению запретов
была продолжена Горьким, Андреевым и Арцыбашевым. Кроме того, велико было
влияние Толстого и как основателя нового жанра – рассказа с метафизической
и нравственной проблематикой, – который особенно процвел в руках Андреева
и Арцыбашева. Как велико было влияние Толстого на этих двух писателей, мы еще
увидим.
Влияние Чехова было другого рода – более техническим
и формальным. Отчасти благодаря Чехову рассказ стал для молодых писателей
любимой формой. Они старались подражать его художественной экономности: умению
избегать пустот, заряжать каждую часть рассказа равной значительностью и
выразительностью. В этом отношении он остался недосягаемым идеалом, и,
хотя произведения молодых изобилуют чеховскими оборотами и чеховскими
выражениями, – молодым так и не удалось открыть секрет чеховского
повествовательного искусства.
Между 1900 и 1910 гг. русская литература разделилась
на две отчетливые и взаимонепроницаемые части: с одной стороны школа
Горького – Андреева, с другой – символисты и их последователи.
Разделение было почти абсолютным.
Сначала школа Горького-Андреева затмила символистов, но
со временем положение изменилось, и сегодня первая декада этого века
представляется нам эпохой символизма. Сегодня стало почти аксиомой, что из двух
движений символизм был значительнее. Возможно, что в грядущую эпоху взгляды
снова изменятся, и Куприн с Сергеевым-Ценским покажутся привлекательнее, чем
Бальмонт и Брюсов.
Но главное различие между школами не имеет отношения к
талантам их представителей, так как идет по линии культуры: школа
Горького – Андреева – преемники старой интеллигенции, утратившие
нравственные постулаты старых радикалов и взамен не приобретшие ничего, кроме
«алчущей пустоты» пессимизма и неверия.
Символисты были пионерами русской культуры, которая,
несмотря на свою односторонность и несовершенство, бесконечно расширила и
обогатила русское сознание и сделала интеллигенцию одновременно и более
европейской, и более национальной.
К 1910 г.
дело школы Горького – Андреева было закончено. Школа перестала быть живым
движением и потеряла литературное влияние. Это, однако, не означает, что
отдельные члены школы не создавали после 1910 г. произведений постоянной и прочной
ценности: книги, созданные ими за последнее десятилетие, скорее всего затмят
предыдущие. Но это творения одинокой и безучастной зрелости. Таковы рассказы
Бунина, включая Господин из Сан-Франциско; автобиографические книги и мемуары
Горького, обеспечившие ему надежное место среди классиков, перевешивающие по
своей внутренней значимости его раннюю прозу; и последние произведения
Сергеева-Ценского, который после десятилетнего молчания неожиданно проявил себя
как один их наиболее сильных и обещающих современных писателей.
|