Движение, начатое символистами, имело в виду расширение
поэтического горизонта, освобождение индивидуальности, повышение уровня
техники; в этом смысле оно находится на подъеме, и вся заслуживающая внимания
русская поэзия с начала века и до наших дней принадлежит к одной и той же
школе. Но differentia specifica (видовые отличия) поэтов-символистов – их
метафизические устремления, их концепция мира как системы подобий, их тенденция
приравнять поэзию к музыке – не были подхвачены их наследниками. Поколение
поэтов, родившихся после 1885 г.,
продолжило революционную и культурную работу символистов – но перестало
быть символистами. Примерно в 1910 г. школа символистов стала
распадаться, и в последующие несколько лет возникли новые, соперничающие школы,
самые главные из которых – акмеисты и футуристы.
Акмеизм (это нелепое слово было впервые иронически
произнесено символистом-противником, а новая школа вызывающе приняла его как
название; однако это название никогда не было особенно популярно и вряд ли еще
существует) базировался в Петербурге.
Основоположниками его были Городецкий и Гумилев, и это
была реакция на позицию символистов. Они отказались видеть вещи только как
знаки других вещей. Они хотели восхищаться розой, как они говорили, потому что
она прекрасна, а не потому, что она символ мистической чистоты.
Они желали видеть мир свежим и непредубежденным глазом,
«каким видел его Адам на заре творения». Их учением был новый реализм, но
реализм, открытый конкретной сущности вещей.
Они стремились избегать волчьих ям эстетизма и объявили
своими мэтрами (странный подбор) Виллона, Рабле, Шекспира и Теофиля Готье. От
поэта они требовали живости взгляда, эмоциональной силы и словесной свежести.
Но, кроме того, они хотели сделать поэзию ремеслом, а поэта – не жрецом, а
мастером. Создание Цеха поэтов было выражением этой тенденции.
Символисты, желавшие превратить поэзию в религиозное
служение («теургию»), неодобрительно встретили новую школу и до конца (особенно
Блок) оставались убежденными противниками Гумилева и Цеха.
Об одном из основателей Цеха поэтов, Городецком, я
говорил ранее. К 1912 году он уже пережил свой талант. О нем можно больше и не
упоминать в этой связи (отметим только, что писавший в 1914 году крайне
шовинистические военные стихи Городецкий в 1918 г. стал коммунистом
и сразу же после того, как Гумилев был казнен большевиками, написал о нем в
тоне самого сервильного поношения).
Николай Степанович Гумилев, не говоря уже об его
историческом значении, истинный поэт. Родился в 1886 г. в Царском
Селе, учился в Париже и Петербурге. Первая книга была опубликована в Петербурге
в 1905 г.
Она была доброжелательно отрецензирована Брюсовым, чье влияние в ней отчетливо
чувствуется, как и в последующих. В 1910 г. Гумилев женился на Анне
Ахматовой. Брак оказался непрочным, и во время войны они развелись.
В 1911 г. он путешествовал по Абиссинии и Британской Восточной
Африке, куда опять отправился незадолго до войны 1914 г. Он
сохранил особую любовь к Экваториальной Африке. В 1912 г., как мы уже
говорили, он основал Цех поэтов. Поначалу стихи участников Цеха особого успеха
у публики не имели. В 1914 г. Гумилев, единственный из русских
писателей, пошел на фронт солдатом (в кавалерию). Принимал участие в кампании
августа 1914 г.
в Восточной Пруссии, был дважды награжден Георгиевским крестом; в 1915 г. был
произведен в офицеры. В 1917 г. был откомандирован в русские части в
Македонии, но большевистская революция застала его в Париже.
В 1918 г. возвращается в Россию, в немалой мере из авантюризма и
любви к опасностям. «Я охотился на львов, – говорил он, – и не думаю,
что большевики много опаснее». Три года он жил в Петербурге и окрестностях,
принимал участие в обширных переводческих предприятиях Горького, преподавал
искусство версификации молодым поэтам и писал самые лучшие свои стихи. В 1921 г.
он был арестован по обвинению (по-видимому, ложному) в заговоре против
советской власти и после нескольких месяцев тюремного заключения был по приказу
Чека расстрелян 23 августа 1921 г.
Он был тогда в расцвете таланта; последняя его книга лучше всех предыдущих, и
самая многообещающая.
Стихи Гумилева собраны в нескольких книгах, главные из
которых: Жемчуга (1910), Чужое небо (1912), Колчан (1915), Костер (1918), Шатер
(1921) и Огненный столп (1921); Гондла, пьеса в стихах из истории Исландии, и Мик,
абиссинская сказка. Рассказов в прозе у него немного и они не имеют
значения – они принадлежат к раннему периоду и написаны под очень заметным
влиянием Брюсова.
Стихи Гумилева совершенно непохожи на обычную русскую
поэзию: они ярки, экзотичны, фантастичны, всегда в мажорном ключе и
господствует там редкая в русской литературе нота – любовь к приключениям
и мужественный романтизм. Ранняя его книга – Жемчуга, – полная
экзотических самоцветов, иногда не самого лучшего вкуса, включает Капитанов,
поэму, написанную во славу великих моряков и авантюристов открытого моря; с
характерным романтизмом она заканчивается образом Летучего Голландца. Его
военная поэзия совершенно свободна, как это ни странно, от «политических»
чувств – меньше всего его интересуют цели войны. В этих военных
стихах есть новая религиозная нота, непохожая на мистицизм символистов –
это мальчишеская, нерассуждающая вера, исполненная радостной жертвенности. Шатер,
написанный в большевистском Петербурге, – что-то вроде поэтической
географии его любимого континента Африки. Самая впечатляющая ее часть – Экваториальный
лес – история французского исследователя в малярийном лесу Центральной
Африки, среди горилл и каннибалов. Лучшие книги Гумилева – Костер и Огненный
столп. Здесь его стих обретает эмоциональную напряженность и серьезность,
отсутствующие в ранних произведениях. Здесь напечатан такой интересный
манифест, как Мои читатели, где он с гордостью говорит, что кормит своих
читателей не унижающей и расслабляющей пищей, а тем, что поможет им по-мужски
спокойно посмотреть в лицо смерти. В другом стихотворении он выражает
желание умереть насильственной смертью, а «не на постели, при нотариусе и
враче». Это желание исполнилось. Поэзия его иногда становится нервной, как
странный призрачный Заблудившийся трамвай, но чаще она достигает мужественного
величия и серьезности, как в замечательном диалоге его со своей душой и
телом, – где монолог тела заканчивается благородными словами:
Но я за все, что взял и что хочу,
За все печали, радости и бредни,
Как подобает мужу, заплачу
Непоправимой гибелью последней.
Последняя поэма этой книги – Звездный ужас –
таинственный и странно убедительный рассказ о том, как первобытный человек
впервые осмелился посмотреть на звезды. Перед смертью Гумилев работал над
другой поэмой о первобытных временах – Дракон. Это до странности
оригинальная и фантастическая космогония, только первая песнь которой была
закончена.
Остальные поэты Цеха в основном подражатели Гумилева или
их общего предшественника – Кузмина. Хотя пишут они приятно и умело, не
стоит на них останавливаться; их работа – «школьная работа». Запомнятся
они скорее как главные персонажи веселой и легкомысленной «vie de Boheme»,
жизни петербургской богемы 1913–1916 гг., центром которой было
артистическое кабаре «Бродячая собака». Но два поэта, связанные с Цехом –
Анна Ахматова и Осип Мандельштам – фигуры более значительные.
|