Над всеми этими почтенными и посредственными писателями и
поэтами возвышается величайший поэт столетия и один из величайших и
оригинальнейших русских поэтов – Гаврила Романович Державин. Он родился в 1743 г. в семье
мелкопоместных казанских дворян и получил образование в городской гимназии. Там
он выучил немецкий язык, но не французский и не латынь. После школы Державин
отправился в Петербург, где стал проходить военную службу; он был гвардии
солдатом. Покровителей у него не было, поэтому ему пришлось долго дослуживаться
до офицерского чина. В 1773 г., когда началось Пугачевское восстание,
Державин был в отпуске, в Казани; там он привлек внимание власть имущих,
написав для казанского дворянства речь с выражением преданности императрице.
Онстал адъютантом ген. Бибикова и после подавления восстания получил повышение
и имение в только что присоединенной Белоруссии.
В 1777 г. он вернулся в Петербург и поступил на
гражданскую службу в одном из государственных учреждений. Только тогда он начал
всерьез заниматься поэтической деятельностью. К 1780 г. у
Державина уже сложилась твердая поэтическая репутация. К 1782 г. репутация
превратилась в громкую славу, когда одна за другой появились Фелица,
полуюмористическая ода Екатерине, и знаменитая ода Бог. В Фелице
Державин превознес добродетели императрицы и сатирически изобразил пороки ее
главных придворных. Ода принесла ему особенное благоволение Екатерины. Когда, вскоре
после ее публикации, Державин поссорился со своим начальником и был вынужден
оставить службу, он немедленно получил более высокий пост и был назначен
олонецким губернатором. Но и там он поссорился с помощником губернатора, а
когда был переведен губернатором в Тамбов, поссорился снова.
В 1792 г. он был назначен секретарем императрицы для приема
челобитных, но и с ней не ужился, и когда после ее смерти Павел захотел
использовать поэта в качестве секретаря, то тоже выяснил, что поладить с ним
трудно. Последнюю попытку использовать великого поэта в своем аппарате сделал
Александр I в 1802 г. –
он назначил его министром юстиции. Но либеральный дух, царивший среди
сподвижников молодого императора, был старому поэту не по нутру, ибо был он
откровенным реакционером, и через год этот эксперимент закончился.
В 1803 г. Державин оставил службу и, чтобы спокойно наслаждаться
жизнью, поселился в своем недавно приобретенном имении Званка в Новгородской
губернии. Его широкое, эпикурейское, философически-спокойное житье в Званке с
большим воодушевлением описано в одной из самых прелестных поэм его
старости – Евгению, жизнь званская (1807). Лирический гений
Державина почти не выдыхался с годами, и умер он в 1816 году с пером в руке:
последние его строки, блистательные начальные стихи Оды на тленность
только что были записаны на грифельной доске.
Творчество
Державина – почти исключительно лирика. Трагедии, которые он писал в последние
годы, не имеют значения. Проза важнее. Его Рассуждение о лирической поэзии –
замечательный пример не слишком информированной, но вдохновенной критики.
Комментарий, написанный им к собственным стихам, полон прелестных, странных и
много проясняющих подробностей. Мемуары очень убедительно рисуют его
нелегкий и упрямый нрав. Проза его, стремительная и нервная, совершенно
свободна от педантических завитушек германо-латинской риторики и, вместе с
суворовской, представляет самую индивидуальную и мужественную прозу столетия.
В лирической поэзии Державин велик. Даже просто по
силе воображения он один из немногих величайших русских поэтов. Дух его поэзии
классический, но это классицизм варвара. Его философия – веселое и жадное
эпикурейство, не отрицающее Бога, но относящееся к нему с бескорыстным
восхищением. Он принимает смерть и уничтожение с мужественной благодарностью за
радости быстротечной жизни. Он забавно соединяет высокоморальное чувство
справедливости и долга с твердым и сознательным решением наслаждаться всей
полнотой жизни. Он любил высокое во всех его формах: метафизическое величие
деистического Бога, физическое величие водопада, политическое величие империи,
ее строителей и воинов. Гоголь был прав, когда назвал Державина «поэтом
величия». Но хотя все эти черты присущи классицизму, Державин был варвар, не
только в своей любви к материальным наслаждениям, но и в своем использовании
языка. «Гений его, – сказал Пушкин, – мыслил по-татарски и по
недостатку времени не знал русской грамматики». Егостиль – это постоянное
насилие над русским языком, непрестанная, сильнейшая, индивидуалистическая,
мужественная, но часто и жестокая его деформация. Как и его великий современник
Суворов, Державин не боялся потерь, когда дело шло о победе. Величайшие его оды
(и Водопад в том числе) часто состоят из отдельных головокружительных
пиков поэзии, вздымающихся над хаотической пустыней корявых общих мест.
Поэтическая сфера Державина очень широка. Он писал похвальные и духовные оды,
анакреонтические и горацианские стихотворения, дифирамбы и кантаты, а в
позднейшие годы даже баллады. Он был смелым новатором, но новации его не
противоречили духу классицизма. В своем парафразе горациевского Exegi
Monumentum он обосновывает свое право на бессмертие тем, что создал новый
жанр: шутливую похвальную оду. Дерзкая смесь высокого с реальным и
комическим – характерная черта самых популярных державинских од, и именно
эта новизна ударила по сердцам его современников с такой неведомою силой. Но
помимо своих новаций Державин – величайший русский поэт самого
ортодоксально-классического стиля, он красноречивейший певец великих и незапамятно
древних общих мест поэзии и всечеловеческого опыта. Величайшие из его
моралистических од: На смерть князя Мещерского – никогда
горацианская философия carpe diem (пользуйся сегодняшним днем) не была
высказана с таким библейским величием; короткий и сильный парафраз 81-го
псалма – против плохих царей, после французской революции навлекший на
поэта большое неудовольствие (он мог ответить на обвинения только словами «Царь
Давид не был якобинцем, и потому мои стихи никому не могут быть неприятны»); и Вельможа,
сильнейшая обвинительная речь против самых выдающихся фаворитов XVIII века, где
язвительный сарказм идет рука об руку со строжайшей нравственной серьезностью.
Но в чем Державин
неподражаем – это в умении передать впечатления от света и цвета. Он видел
мир как гору драгоценных камней, металлов и пламени. Величайшие его достижения,
в этом смысле, начало Водопада, где он одновременно достиг и вершины
своей ритмической мощи; поразительный Павлин (так своенравно испорченный
под конец плоской моральной сентенцией) и стансы На возвращение графа Зубова
из Персии (которые, кстати сказать, служат ярким примером державинской
независимости и духа противоречия: стихи были написаны в 1797 году, сразу после
восшествия на престол Павла I, который Зубова особенно ненавидел, и были
обращены к брату последнего фаворита покойной императрицы). Именно в таких
стихах и пассажах гений Державина достигает высот. Очень трудно это передать на
другом языке, поскольку именно на необычайном характере слов, синтаксиса и
прежде всего метрического разделения зиждится производимый ими эффект. Его
сверкающие зрительные вспышки и риторические извержения и делают Державина
поэтом «пурпурных пятен» par excellence.
Очень своеобразный раздел державинского поэтического
творчества представляют анакреонтические стихи последних лет (впервые собранные
в 1804 году). В них он дает волю своему варварскому эпикурейству и
страстному жизнелюбию. Из всех русских поэтов только у одного Державина в его
цветущей старости звучала эта нота радостной, здоровой и крепкой чувственности.
Стихи выражают не только сексуальную чувственность, но и огромную любовь к
жизни во всех ее формах. Такова уже упомянутая Жизнь званская;
гастрономически-моралистическое Приглашение на обед и строки Дмитриеву
о цыганах (Державин, первый из длинной череды русских писателей – Пушкин,
Григорьев, Толстой, Лесков, Блок – отдал должное увлечению цыганской
музыкой и пляской). Но среди поздних анакреонтических стихов есть стихи
необычайной мелодичности и нежности, в которых (как сам Державин говорит в
своих комментариях) он избегал «буквы „р", чтобы доказать медоточивость
русского языка».
Поэзия
Державина – целый мир поразительных богатств; единственный ее недостаток в
том, что великий поэт не был ни примером, ни учителем мастерства. Он не сделал
ничего для поднятия уровня литературного вкуса или для улучшения литературного
языка; что же касается его поэтическких взлетов, то было совершенно ясно, что
сопровождать его в эти головокружительные высоты невозможно.
|