Еще старше Сологуба, еще отдаленнее от общего направления
и еще позже признан был Иннокентий Федорович Анненский. Он родился в 1855 г. в Омске
(Западная Сибирь), был сыном видного чиновника, образование получил в
Петербурге. В тамошнем университете он закончил классическое отделение и
был оставлен при кафедре, но обнаружил, что неспособен сосредоточиться на
писании диссертации – и стал преподавателем древних языков. Со временем он
стал директором Царскосельского лицея, а впоследствии –инспектором Петербургского
учебного округа. Вся его преподавательская карьера проходила на более высоком
уровне, чем карьера Сологуба. Он был выдающимся знатоком в области античной
литературы, сотрудничал в филологических журналах, посвятил себя переводу всего
Еврипида на русский язык. В 1894 г. он опубликовал Вакханки, а
затем и все остальное. Неслучайно им был выбран Еврипид – самый «журналистский»
и наименее религиозный из трагических поэтов. Склад ума Анненского был в высшей
степени неклассичным, и он сделал все, что мог, для модернизации и
вульгаризации греческого поэта. Но все это доставило бы ему лишь крошечное
место в русской литературе, если бы не его собственные стихи.
В 1904 г. он опубликовал книгу лирики (половина которой была занята
переводами из французских поэтов и из Горация) под названием Тихие песни
и под причудливым псевдонимом Ник. Т-О (одновременно и анаграмма,
частичная, его имени, и – «никто»). Для него это еще и аллюзия на
известный эпизод из Одиссеи, когда Одиссей говорит Полифему, что его зовут Утис
(по-гречески – Никто). Для Анненского характерны такие дальние и сложно
построенные аллюзии. Тихие песни прошли незамеченными, даже символисты
не обратили на них внимания. Стихи его продолжали время от времени появляться в
журналах и он выпустил две книги критических очерков, замечательных как
тонкостью и проницательностью критических наблюдений, так и претенциозными
вывертами стиля. К 1909 году кое-кто стал понимать, что Анненский –
необыкновенно оригинальный и интересный поэт. Его «подхватили» петербургские
символисты и ввели в свои поэтические кружки, где он сразу стал центральной
фигурой. Он был на пути к тому, чтобы стать основным влиянием в литературе,
когда внезапно скончался от сердечного приступа на Петербургском вокзале,
возвращаясь домой, в Царское Село (ноябрь 1909). Он подготовил к печати вторую
книгу стихов – Кипарисовый ларец, который вышел в свет в следующем
году и среди русских поэтов стал считаться классикой.
Поэзия Анненского во многом отличается от поэзии его
современников. Она не метафизична, а чисто-эмоциональна, даже, пожалуй, нервна.
Русских учителей у Анненского не было. Если вообще они у него были, то это
Бодлер, Верлен и Малларме. Но в сущности его лирическое дарование замечательно
оригинально. Это – редкий случай очень позднего развития.
И совершенства он достиг далеко не сразу. Тихие песни явно незрелы,
хотя написаны в сорок восемь лет. Но большинство стихов Кипарисового ларца –
жемчужины безупречного совершенства. Анненский – символист, поскольку его
поэзия основана на системе «соответствий». Но это – чисто эмоциональные
соответствия. Стихотворения развиваются в двух связанных между собою
планах – человеческая душа и внешний мир; каждое – тщательно
проведенная параллель между состоянием души и мира вне ее. Анненский близок к
Чехову, потому что его материал – тоже мелочи и булавочные уколы жизни.
Его поэзия в основе своей человечна и могла бы стать понятной всем, потому что
состоит из обычного человеческого, внятного всем материала. Стихи построены с
удивляющей и смущающей тонкостью и точностью; сжатые, лаконичные – все
конструктивные леса с них сняты, оставлены только основные точки, по которым
читатель может восстановить весь процесс и постичь единство стихотворения. Но
мало кто из читателей способен на требуемое для этого творческое усилие. А
между тем творчество Анненского стоит этого труда. Те, кто овладел Анненским,
обычно предпочитают его всем другим поэтам, ибо он уникален и неувядаем. Объем
созданного им невелик – две книжки; в обеих не более ста стихотворений, в
каждом из которых не более двадцати строк. Поэтому изучать его сравнительно
нетрудно. Да и для перевода он нетруден, ибо главное в его стихах – их
структурная логика.
МАКИ
Веселый день горит... Среди сомлевших трав
Все маки пятнами – как жадное бессилье,
Как губы, полные соблазна и отрав,
Как алых бабочек развернутые крылья.
Веселый день горит... Но сад и пуст и глух.
Давно покончил он с соблазнами и пиром, –
И маки сохлые, как головы старух,
Осенены с небес сияющим потиром.
ОКТЯБРЬСКИЙ МИФ
Мне тоскливо. Мне невмочь.
И шаги слепого слышу:
Надо мною он всю ночь
Оступается о крышу.
И мои ль, не знаю, жгут
Сердце слезы, или это
Те, которые бегут
У слепого без ответа,
Что бегут из мутных глаз
По щекам его поблеклым,
И в глухой полночный час
Растекаются по стеклам.
Надо сказать, что язык Анненского сознательно зауряден,
тривиален. Это лишенный красот каждодневный язык – но поэтическая алхимия
превращает уродливый шлак пошлости в чистое золото поэзии.
Трагедии Анненского, написанные в подражание Еврипиду, не
достигают уровня его лирики. Самая интересная из них последняя – Фамира
Кифаред. Ее сюжет – один из мифов об Аполлоне: гордый Кифаред вызвал
бога на музыкальное состязание и заплатил за свою дерзость утратой зрения.
В этой трагедии много душераздирающей поэзии, но она совершенно не
классична. В общем, учитывая никогда не прерывавшуюся связь Анненского с
античными авторами, можно только удивляться тому, что он так далек от античного
духа.
|