Изучение стихотворения М. Ю. Лермонтова «Парус» - 6 КЛАСС - ПРЕПОДАВАНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ. МЕТОДИЧЕСКИЕ СОВЕТЫ - Каталог файлов

      «Парус» — прекрасная и сложная страница лирики Лермонтова. Для многих поколений стихотворение это стало заветным поэтическим признанием, символом тревожной неуспокоенности, вечных поисков, мужественного и гордого противостояния высокой души ничтожному миру. Эти мотивы представляются основными и для исследователей творчества поэта (В. Архипов, В. А. Будрин, В. П. Брюханов, А. М. Гаркави, В. И. Коровин, Е. Н. Михайлова, Э. Э. Найдич, З. Паперный, С. Е. Шаталов, Б. М. Эйхенбаум). В свете значительной судьбы «Паруса» в истории русской поэзии кажется странным долгое нежелание Лермонтова печатать его. Стихотворение, написанное в августе 1832 года, вскоре после приезда Лермонтова в Петербург, напечатано впервые в 1841 году, уже после смерти поэта.
      По замечанию Б. М. Эйхенбаума, 1831 год был для Лермонтова годом трагических развязок. «Парус» написан на переломе жизни. Это прощание с наивностью и максимализмом романтической юности и стремление сделать выбор между поэтической верой в жизнь и всеобщим отрицанием, грозящим превратиться в скептическое равнодушие, как говорит Лермонтов, «холодную иронию, которая неудержимо прокрадывается мне в душу». Поединок между желанием сберечь «в себе хоть частицу пламенной молодой души» и разочарованием во всем том, «что в жизни заставляет нас двигаться вперед» (М. А. Лопухиной, 23 декабря 1834 г.), надолго определит внутреннюю коллизию мироощущения и творчества Лермонтова. «Парус» рожден попыткой заново осмыслить путь гордого одиночества, разочарования во всем, отрешения от жизни, посмотреть со стороны на свою собственную судьбу или судьбу современника. В письме М. А. Лопухиной (2 сентября 1832 г.) рядом с текстом «Паруса» Лермонтов высказывает собственную позицию в отношении жизни: «Я никогда не мог бы отрешиться от нее настолько, чтобы от всего сердца презирать ее».
      Образы бури, моря и паруса характерны для ранней лирики Лермонтова, где свобода поэтически связывается с одиночеством, «буйным спором» со стихиями, мятежностью океана.
      Родственность свою морской стихии Лермонтов отмечает неоднократно, но почти в каждом стихотворении возникают новые связи: неуспокоенность сердца и трепет морских волн («Время сердцу быть в покое...»), постоянная взволнованность чувств и вечное кипенье волн («Сонет»), трагизм судьбы поэта и бури океана («Я жить хочу...»), невысказанность пережитых страданий и угрюмое, таинственное молчание океана («Нет, я не Байрон...»).
      Но во всех этих случаях сближения моря и поэтической души Лермонтов отмечает упорство стихии, ее непримиримость, ее вечный спор (со временем ли, с людьми или небом). Только в стихотворении «Мы случайно сведены судьбою...», в котором делается попытка вырваться из одиночества, в человеческом единстве найти опору для сурового спора с судьбой, встречается иной образ, где стихии согласны, гармонизированы.
      Но в лирике 1832 г. утверждение родственности поэта и стихии сменяется признанием далекости ее, ощущением невозможности уподобиться ей («Для чего я не родился этой синею волной?»). «Беспокойство и прохлада» — вечный закон волн морских, но не человеческой души, которой свойственно надеяться, любить, искать, верить («Он был рожден для счастья, для надежд...»). Безжизненность томит ее («Поцелуями прежде считал...»), надежды можно спрятать от мира, но отказ от них равносилен самоубийству («Мой друг, напрасное старанье...»). Однако высокие основания жизни оказываются в том мире, где живет поэт, опустошающими обманами. Счастье утомительно и даже унизительно, потому что примиряет человека с жизнью и лишает свободы, движения («Я не унижусь пред тобою...»). И есть высшие, чем счастье, цели бытия («Прощанье»). В «Гусаре» Лермонтов с горечью пишет: «Покой души не вечен. И счастье на земле — туман». В лирике Лермонтова 1832 г. отвержение счастья становится признаком отчужденности от мира, презрения и бескрылости существования. Поэтому мотив изгнанничества, расставания с прошлым делается постоянным, неотступным («Прощание», «Романс», «Прости! Мы не встретимся больше...», «Эпитафия», «Измученный тоскою и недугом...»). Поэт называет себя «мрачным изгнанником, судьбой осужденным» («Послушай, быть может...»).
      Свобода и счастье в лирике 1832 г. оказываются несовместимыми, и эта трагическая коллизия заставляет поэта чувствовать условность предпочтения одного другому. Для того, кто «от счастья устал», «для счастья глух, для горя нем», казалось бы, единственным спасением становится освобождение от всех связей с миром и людьми, отданность стихиям природы. Однако Лермонтов не видит в этом истинного выхода. Жизнь, в которой нечем дорожить, «пуста, черна» («Оставь напрасные заботы...»), измученность обманами лишает душевной энергии («Слова разлуки повторяя...»).
      Свобода не спасает опустошенного («Челнок»), величие природы заставляет презирать даже те минуты жизни, которые вызывали в сердце гордость («Синие горы Кавказа...»).
   Разочарование в позиции всеотрицания, сомнение в истинности пути гордого одиночества, неутешительность бесцельной и безжизненной свободы отзывается в лирике 1832 г. разрушением романтического ореола стихии. В стихотворении, навеянном первой встречей с Петербургом («Примите дивное посланье...»), поэт восклицает:

Увы! как скучен этот город
С своим туманом и водой!..

Пошлость и бездушие общества так отравляют и разрушают поэтический взгляд на мир, что для излюбленной романтиками антитезы (общество — природа) в стихотворении места не остается:

И, наконец, я видел море,
Но кто поэта обманул?..
Я в роковом его просторе
Великих дум не почерпнул;
Нет! как оно, я не был волен,
Болезнью жизни, скукой болен
(Назло былым и новым дням),
Я не завидовал, как прежде,
Его серебряной одежде,
Его бунтующим волнам.

      Как совмещалось это чувство с «Парусом»? Ведь стихотворение обычно воспринимается нами как «апология порыва, беспредельного стремления и беспокойства».
      Является ли «Парус» безусловным голосом поэта? Нам представляется, что в «Парусе» слияние центрального образа и лирического героя не абсолютно. Само присутствие в стихотворении объективированного, символического образа является признаком неполного слияния с ним поэта. Когда Лермонтов прямо говорил о своих желаниях, когда он безусловно доверял выраженному в стихотворении чувству, естественной становилась форма лирического монолога. «Я жить хочу...», «Отворите мне темницу...» — в этих стихотворениях прямо выражена жажда бури, порывов, мятежного беспокойства и гармонии духа, осуществляющей себя и в стремительном движении, и в «буйном споре с дикой прихотью пучин», и в мирном слиянии с тишиной и прохладой. Эти стихотворения откровеннее и доверчивее загадочного «Паруса», чувства, которыми они пронизаны, как-то прямее и мажорнее даже тогда, когда поэт требует «...печали любви и счастию назло».
      В «Желанье» «парус серый и косматый, ознакомленный с грозой» — лишь вещная деталь романтической обстановки. Лирический герой здесь находит счастье и внутреннее успокоение в борьбе, в порыве к свободной стихии:

Я тогда пущуся в море,
Беззаботен и один...

В «Парусе» одиночество и простор не несут освобождения от мучительных вопросов, встреча с бурей не дает счастья:

Увы, — он счастия не ищет
И не от счастия бежит!

      В наброске поэмы «Моряк», в которой форма лирического монолога подчеркивает близость выраженных чувств и мыслей душевному миру автора, мы встречаем прямое признание единственной радости — свободы.
      Отчуждение центрального образа от лирического героя в «Парусе» — не прихоть формы, не поэтический маскарад, но естественное выражение неполного слияния «Паруса» и поэта. Стремление к более объективному изображению мира и противоречивость отношения Лермонтова к романтическому самоутверждению и бесцельной свободе побуждают поэта отделить от себя центральный образ стихотворения — парус. Так композиция дает пластическое выражение мысли поэта. Композиция всегда выделяет авторское отношение к изображаемому. В «Демоне», например, лирический монолог занимает гораздо более скромное место, чем в «Мцыри», и этим подчеркивается близость героя поэмы автору или отдаленность его.
      Композиция «Паруса» четко поддерживает разделение паруса и лирического героя стихотворения. В первых двух строках каждой строфы изображен парус на фоне меняющегося моря. В 3—4-й строках слышен голос поэта, взволнованного судьбой паруса, угадывающего его желания, оценивающего позицию.
      Разделенность поэта и паруса, при всей близости, при сочувствии, которое вызывает в Лермонтове одинокий и неутомимый странник, рождена желанием посмотреть на свою судьбу или судьбу своего современника со стороны, трезво оценить свои недавние чувства. В композиции стихотворения чувствуется двойное движение. Парус углубляется в просторы морской стихии (начало каждой строфы — новая картина моря, встречающая его в этом странствии). Это внешний сюжет стихотворения. Но есть и другое движение, связанное с нашим приближением к тайне паруса: от вопросов (1я строфа) — к сочувственным восклицаниям (2я строфа), от них — к узнаванию самого страстного и заветного желания паруса и оценке этого желания.
      Пейзажи с парусом в стихотворении предстают как разорванные временные пласты. Резкие переходы от одного состояния стихии к другому, смена контрастных пейзажей подчеркивают разновременность событий, непохожесть их друг на друга. Парус, однако, во всех случаях противостоит окружению. Даже в наиболее «спокойной» первой строфе парус «белеет» «в тумане моря голубом», не сливаясь с ним. Контрасты пейзажей выявляют постоянный антагонизм паруса, его противостояние любой среде. Погружения паруса в разные состояния стихии открывают мятежность, беспокойство, неутомимость его движения, вечное несогласие паруса с миром.
      Однако вместе с этим движением паруса в пространстве, подчеркнутым временными приключениями, в стихотворении происходит движение поэтической мысли, которая все больше приближается к тайне паруса, все откровеннее раскрывает его сущность. Это движение поэтической мысли сказалось и в образах стихотворения. От строфы к строфе меняется точка зрения, с которой мы смотрим на парус. Сначала он предстает издали (общий план первой строфы). В картине бури мы уже слышим, как мачта «гнется и скрипит», т. е. видим парус много ближе, чем в первой строфе (средний план). Последняя строфа дает крупный план: «под ним струя светлей лазури». Это можно увидеть лишь находясь рядом с парусом. И одновременно с крупным планом пейзажа в стихотворении происходит раскрытие тайны паруса. Такова поэтическая гармония зрительных образов и внутреннего смысла в лермонтовском стихотворении.
      В первой строфе одиночество паруса вызывает участие, встревоженность, которые открываются в вопросах:

Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..

      Антитеза эпитетов (далекой — родном), выделенных рифмовкой, подчеркивает трагизм судьбы паруса, его оторванность от всего. И в этом слышится неприятие мира, несогласие с ним. Картина бури во второй строфе радостна и призывна («играют волны, ветер свищет»). Парус отвечает безудержной раскованности стихии, веселой и грозной одновременно, отнюдь не восторгом («и мачта гнется и скрипит»). Буря не избавляет парус от томительности существования. В черновике Лермонтов прямо говорил о бесцельности странствий паруса: «Увы! он ничего не ищет...»
      В окончательном тексте отмечено лишь отвержение счастья. Парус не отдан и буре, и в ней для него нет счастья. Но буря для паруса все же предпочтительнее умиротворения и гармонии. Эта мысль звучит в последней строфе стихотворения. В слиянии красоты парус видит лишь плен. Лермонтов отвергает порядок слов чернового варианта: «Струя под ним светлей лазури». Выделение предлогов в начале каждой строки (под ним — над ним) усиливает ощущение всеохватывающей красоты моря и завороженности покоем. Но желания паруса опять противостоят природе («он, мятежный, просит бури»). Не «ищет», как было в черновом варианте, так как энергия поиска сознательно убрана Лермонтовым. Парус не слился с бурей, о которой речь шла во второй строфе. Резкая смена контрастных пейзажей не ведет, таким образом, к обновлению паруса. Он остается всегда отчужденным, безучастным, противостоящим ситуации. Он потому и «одинокий», что против всего восстает.
      Контрасты стихотворения оказываются выражением внутреннего драматизма судьбы паруса и позиции поэта, сочувствующего мятежу и сознающего, что всеотрицание, постоянный антагонизм ведут к вечному скитанию или разрушительному скептицизму. Противоречивость позиции паруса обнаружена финалом, где контрасты доведены до горько-иронического парадокса («как будто в бурях есть покой!»). В «Парусе» открыта трагедия вечного несогласия, обнаружен кризис романтического индивидуализма. В связи с этим становится понятна близость стихотворения к ранним редакциям «Демона», где «полон скуки непонятной, он скоро кинул мир развратный» и «блуждал в пустыне без приюта». Родственность стихотворения и поэмы «Демон» сказывается не только в сходных образах изгнанника, паруса, моря, бури, тумана, в мысли о несоединимости «девы» со «взором ясной лазури» и мятежного демона, который «без парусов и без руля / Плывет, не зная назначенья» или «дико мчится в облаках, \\ Чтобы в толпе стихий мятежной / Сердечный ропот заглушить».
      Исследователи (Е. Н. Михайлова, В. А. Будрин, Вл. Архипов) неоднократно отмечали близость «Паруса» и «Песни о Буревестнике» М. Горького. Однако эта близость устанавливается текстуально и с редакцией «Демона» 1831 года:

И над седой равниной моря,
Без дум, без радости, без горя,
Беглец Эдема пролетал...

      Лермонтов в «Парусе» лишь наметил контуры того сложного характера, который станет впоследствии героем его поэмы «Демон». И отношение к образу, который поэт попытался объективировать в лирическом стихотворении, было в этот период нерасчлененно сложным. «Парус» — не только апофеоз дерзости, но и сомнение в том, что бури дают гармонию и выводят из одиночества, что «в бурях есть покой». В «Парусе» не только сделана попытка утвердить мятежность как высшее состояние души, но и выражено разочарование в скепсисе. Здесь отвергается не только тягостный покой, но и всеобщее отрицание, которое грозит замкнуть личность в пределах горькой неудовлетворенности. В «Парусе» слышится желание порывов и сомнение в том, что всеотрицание принесет осуществление надежд. Противоречивость стихотворения и заставляла, на наш взгляд, Лермонтова долгое время отказываться от опубликования его. Лермонтову предстояло пройти школу создания поэмы «Демон» и школу жизни, чтобы не только наметить, но и определить, объяснить характер, таинственно мерцающий в «Парусе».
      Сложность смысла и композиции стихотворения Лермонтова, раскрытые в литературоведческом анализе, позволяют понять, какие огромные трудности предстоят нам при встрече с «Парусом» в 6 классе. И в старших классах вряд ли это стихотворение может быть раскрыто полно. Поэтому учителю приходится думать о том, какой пласт стихотворения может быть воспринят тем или иным возрастом, какая трактовка окажется доступной, но не искажающей существо стихотворения.
      Желание найти тот слой произведения, который доступен детям, ведет к изучению их восприятия произведения искусства. Только на основе этого изучения может возникнуть реальная методическая концепция разбора. Однако учителю предстоит и ее переплавить в урок. Это требует серьезных творческих усилий. Попытаемся сопоставить три подхода к анализу лермонтовского «Паруса»: литературоведческий, методический и учительский.
      Вопросы о смысле жизни, мужестве, неуспокоенности, томление безжеланностью, отвержение гармонии ради мятежной борьбы — весь этот сложный комплекс лермонтовских дум не вполне понятен детям 6 класса. Правда, их завораживает страстная мелодия лермонтовских строк, влечет активное начало, высокая одухотворенность, взволнованная поэтичность стихотворения. Добиться полного уяснения философского и психологического подтекста «Паруса» нам вряд ли удастся в 6 классе. Но ограничить суждения учащихся формулой: «Под смелым парусом подразумевается поэт» — тоже невозможно. Надо постараться найти доступные детям формы приближения к поэтическому смыслу «Паруса», не сводя глубокий философский подтекст стихотворения к аллегории.
      Современная практика школьной работы по литературе очень часто приводит детей к совершенно произвольной трактовке стихотворения. Оно обесцвечивается, обедняется, доводится до плоской исторической иллюстрации и исчезает бесследно из сознания учеников. Из пяти 6 классов разных петербургских школ через месяц после изучения «Паруса» в трех ученики вообще забыли о его существовании, не могли назвать его среди стихотворений Лермонтова. В двух других классах результаты опроса оказались столь малоудовлетворительными, что полное забвение, пожалуй, было наименьшим злом. Классам, где «Парус» все-таки помнили, было предложено написать это стихотворение по памяти и ответить на два вопроса: 1. Почему Лермонтов в начале стихотворения называет парус одиноким, а в конце — мятежным? 2. Какую из картин «Паруса» вы видите отчетливо при чтении стихотворения?
      Написание стихотворения по памяти обнаружило интересные смещения в восприятии текста. Из 34 учеников, писавших работу, 11 допустили ошибки в воспроизведении текста. Присмотримся к ним. Перестановка строк и пропуски их обнаруживают, что развитие мысли стихотворения, сам ход его остались скрытыми для учеников. Два человека пропускают центральную строфу «Играют волны...». Трое, заметив картину бури, забывают о размышлении поэта, замыкающем ее («Увы, — он счастия не ищет и не от счастия бежит!»). Двое опускают всю последнюю строфу. При всей пестроте ошибок в заучивании несомненно одно: течение стихотворения внутренне не осмыслено учениками, последовательность строф часто не оправдана в их глазах, картины моря не связаны друг с другом. «Парус» так невелик по объему, что ошибки заучивания можно объяснить лишь неосмысленностью стихотворения. И здесь не спасает даже великолепная детская память. Второй тип ошибок в запоминании связан с тем, что, не поняв истинного настроения лермонтовского стихотворения, дети пытаются трактовать его по-своему и разрушают при этом смысл и стилистику «Паруса».
      Особенно много искажений такого типа в первой строфе стихотворения:

Что ищет он в краю далеком?
Что кинул он в стране родной?

«Край» — слово, более приближенное эмоционально к нам, чем «страна». Поэтому у Лермонтова:

Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?

      Высокое и трагическое «кинул» (в смысле «покинул») дети заменяют бытовым «бросил» или «потерял». В этом последнем случае замена приводит к ощущению пассивности паруса, его невольного прощания с «краем родным». Во второй строфе дети ошибаются тоже довольно показательно: «Играют волны, ветер злится». Радостный порыв лермонтовского стихотворения при этом теряется, стихия уже не наделена могуществом. В последней строфе дети, явно не понимая трагического парадокса: «Как будто в бурях есть покой», пишут: «Как будто в море есть покой». Эта замена возможна лишь при условии, что совершенно не замечена предшествующая этой строке картина сияющего покоя моря.
      Итак, сами ошибки при заучивании обнаруживают, что многим детям осталось чуждо стихотворение Лермонтова, его настроение, его лирический ход, его стиль. Ответы на вопрос: «Почему Лермонтов в начале стихотворения называет парус одиноким, а в конце — мятежным?» — говорят о том, что стихотворение не осознано даже логически. Это естественно: верная мысль при восприятии поэзии рождается лишь глубоким и точным чувством. 14 учеников класса (из 34 отвечавших) вообще не смогли объясниться по этому поводу, в их анкетах стоит прочерк. Характер ответов настолько однообразен, что они кажутся написанными под диктовку. Для 13 учеников «Парус» — прямая аллегория социальной борьбы.
      «М. Ю. Лермонтов называет парус в начале стихотворения одиноким, а в конце мятежным потому, что под парусом он подразумевает революционеров». «Потому что сначала революционеры были одиноки, а потом сплотились и стали мятежными». «Сначала было мало людей, которые правильно думали о своем положении и боролись за правое дело. Потом, в конце, людей стало больше. А Лермонтов все народное движение показал в парусе». «Лермонтов стремился показать в стихотворении „Парус" надвигающееся восстание. Последние строки говорят о том, что после революции им станет легче».
      Мы приводим так много анекдотических ответов для того, чтобы показать массовый характер того непонимания и искажения, над причинами которых стоит задуматься.
      Печальные результаты опроса в классе, который никак нельзя по общей успеваемости считать слабым (половина оценок по литературе — «4» и «5»), трудно отнести за счет прямого воздействия «дурных подсказок» учителя или родителей. Ребята писали работу в классе, в нашем присутствии, им был отведен целый урок, времени для обдумывания было достаточно. И, очевидно, дело здесь не в прямых влияниях извне, а в той привычной схеме, которая разрушает естественную связь читателя с произведением искусства, даже такого непосредственного читателя, как шестиклассники.
      В 6 классе другой школы работу писали 29 человек. 6 человек никак не ответили на вопрос о том, почему Лермонтов в начале стихотворения называет парус одиноким, а в конце — мятежным. Ответы остальных поражают совершенным произволом по отношению к стихотворению, который нам уже знаком по предыдущим работам.
      В ученических ответах беспокоит и историческое невежество, и особенно неумение «присоединиться» к стихотворению, тревожит легкая замена не увиденного ребятами смысла стереотипными формулами, тревожит желание всякое произведение искусства трактовать как аллегорию на исторический сюжет. Нельзя сказать, чтобы в таких истолкованиях «Паруса» были повинны методические работы. Напротив, анализ лермонтовского стихотворения, разнообразно представленный в работах З. Я. Рез, Н. О. Корста, Т. Ф. Курдюмовой и других, позволяет учителю уйти от примитивной схемы.
      Очевидно, произвольность толкования смысла стихотворения рождена неумением погрузиться в его настроение, увидеть ярко, рельефно, осязаемо нарисованные в нем картины. В этом смысле интересны ответы на второй вопрос, данные учениками того же класса. Из 29 человек только четверо увидели лермонтовский пейзаж, в устном рисовании смогли хоть частично передать его настроение.
      Как же открыть лермонтовский «Парус» детям? Как сделать его звучание доступным и волнующим для них? Наиболее необходим для последующего анализа, который мы далее намечаем, разговор с детьми о море, о тех чувствах, которые возникают при виде безбрежной его огромности.
      После чтения стихотворения учителем начинается, пожалуй, самое сложное — обдумывание его, углубление тех впечатлений, которые получены при чтении.
      Для Лермонтова встреча с природой всегда обнаруживала коренные, существенные вопросы человеческой жизни. Мир природы освобождал человека от повседневной суеты, дробности пестрых впечатлений. В открывшейся огромности мира оживали великие вопросы бытия. Могущество, полнозвучие сил природы давали человеку смелость для их решения. В «Парусе» эта сторона поэтического мироощущения Лермонтова нашла яркое художественное воплощение. Стихотворение не просто «оркестровано» пейзажами. Каждый из них создает основу для развития поэтического сюжета.
      Поэтому в анализе стихотворения мы считаем самым существенным показать, как связаны картины изменчивого моря с раздумьями поэта о судьбе паруса. Не обнаружив этой связи, нельзя понять логику поэтической мысли. Между тем дети часто не могут уловить этих связей потому, что неотчетливо видят картины, нарисованные Лермонтовым. Конкретизация поэтического пейзажа в устном рисовании их очень затрудняет. Они повторяют лермонтовские слова, разрушая мелодию поэтической речи, добавляя две-три детали. Разбудить детское воображение, прояснить своеобразие настроения лермонтовского пейзажа помогает прием контрастного сопоставления картин природы в стихотворении и живописных полотен. Отталкиваясь от живописного изображения сюжетов, близких по теме пейзажам Лермонтова, ученики в своем воображении «от обратного» создают зрительный образ, подсказанный поэтической строкой. Эмоциональный импульс получен при чтении стихотворения. Задача анализа — осмыслить его.
      Выбор картин не претендует на создание подобий, иллюстраций к лермонтовским строкам. Близнецов в искусстве не бывает. Мы ищем в этом сопоставлении не сходства, а различий. Но чтобы найти основу сравнения, необходимо брать сходные сюжеты и общую направленность их разработки.
      Нельзя сопоставить обобщенно-романтический пейзаж Лермонтова с картинами, наполненными бытовой конкретностью. Поэтому мы остановились на художниках, которых объединяет романтическое видение жизни: С. Щедрин, И. Айвазовский, А. Куинджи. Правда, у каждого из них «свой» романтизм, оригинальная манера изображения и система поэтизации жизни. Но мы вовсе не собираемся стирать границы своеобразия. Именно обостренное чувство «непохожести» поможет нам скорее увидеть лермонтовский пейзаж.
      Первые строки стихотворения предлагается сравнить с картиной С. Щедрина «Вид Амальфи близ Неаполя» (конец 20-х годов). Лермонтовский пейзаж не наделен географической точностью, поэтому название картины С. Щедрина не препятствует сопоставлению. Порой учеников даже удивляет, что «Парус» написан на берегу Финского залива. Им видятся здесь картины того мятежного моря, к которому обращался Пушкин: «Погасло дневное светило...»; «Прощай, свободная стихия...». Пейзаж С. Щедрина мягок и спокоен. Небольшая тучка в вышине неба не смущает его безмятежности. Парус легко скользит по водной глади и не кажется затерянным в огромном пространстве моря. В левой части картины море охвачено мягким полукругом берега. Скала на переднем плане создает впечатление защищенности этого безмятежного моря и легкого паруса от бурь и ветров.
      Когда спрашиваешь учеников, похож ли пейзаж Щедрина на картину, изображенную Лермонтовым в первой строфе, они начинают задумываться над воображаемой картиной, рожденной поэтическим словом. У Лермонтова море таинственно и огромно. Туман прячет реальные контуры, делает их зыбкими. Два цветовых определения этой картины стоят в начале и в конце предложения, и это расстояние между ними создает ощущение пространства:

Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом.

В черновике у Лермонтова был дан другой эпитет: «парус отдаленный». Почему происходит эта замена? Слово одинокий, поставленное в конец строки, звучит трагичнее, резче и рождает сочувствие, стремление приблизиться к парусу, понять его. Отдаленный — спокойный эпитет. Эпитет одинокий прорезает почти акварельную по мягкости тонов картину и преображает ее. Это не только зрительный, но и эмоциональный образ. Картина сразу очеловечена, она вызывает встревоженность и участие. И поэт начинает разгадывать тайну паруса вопросами: «Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?..»
Мысль поэта, увлеченная парусом в просторы морской стихии, открывает новую картину:

Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит...

      В картине Айвазовского «Море» (1885) на первый взгляд все напоминает стихию лермонтовского пейзажа. Смятение неба и волн, мглистый туман, скрывающий солнце и горы, накренившийся от порыва ветра корабль. Но у Лермонтова сила волн радостна («играют волны»), в буйстве ветра есть что-то призывное («ветер свищет»), беззащитно гнущаяся, скрипящая мачта не рождает у паруса крика о спасении. Буря не страшна ему («он счастия не ищет»), она не отнимает у него радостей жизни: их не было (он «не от счастия бежит»).
      В картине Айвазовского корабль силится добраться до берега, с которым его связывает (композиционно) рука человека, с волнением указывающего на обессиленное борьбой судно. Вот этой усталости от бури, жажды спасения, страха перед жуткой мглой бушующего моря в картине Лермонтова нет. Что же направляет парус?
      И еще одна картина моря открывается нам в этом путешествии с лермонтовским парусом:

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...

      Какие возникают радостные краски! Они еще ярче от того, что тона контрастны (золото солнечных лучей и лазурь моря). Они готовы взять его в плен. Это сияние, окружившее парус, подчеркнуто предлогами: «под ним» — «над ним».
      Лермонтов выделяет предлоги в начале строк и этим усиливает ощущение всеохватывающей красоты картины сияющего моря. Но парус преодолевает это искушение красотой («он, мятежный, просит бури»).
      Если учащиеся не смогут сразу сказать, зачем Лермонтов в третьей строфе дает столь радостную, манящую картину моря, им можно показать этюд картины Куинджи («Mope», Государственный Русский музей). Высокий берег озарен солнцем, под ним — синяя бездна моря. Но оно все светлеет, уходя к горизонту, будто растворяется в солнечных лучах. И нам кажется, что глубина этих красок всесильна. Мы готовы раствориться в этой яркой синеве, пронизанной солнечным дыханием. В лермонтовской картине нет берега, нет облака на горизонте, как у Куинджи. Но главное, вероятно, не в этом. Могло ли быть такое чувство, которое возникает при рассматривании картины Куинджи, у лермонтовского паруса? Вряд ли. Он отталкивается от этого поглощающего энергию сияния, он «просит бури», ибо не безмятежное успокоение, а дерзость приносит ему удовлетворение.
      Чтобы показать, что сочувствие мятежному парусу было глубоким и естественным чувством Лермонтова, можно прочесть в классе строки из других стихотворений поэта, где его собственные желания выражены в более прямой форме («Я жить хочу...» и «Желанье», 1832).
      Разумеется, сопоставление «Паруса» с этими стихотворениями Лермонтова — не обязательная часть анализа. Мы приводим ее потому, что считаем праздным говорить о символике поэтического образа в 6 классе. В то же время детям необходимо почувствовать, что мятежный парус близок Лермонтову, но не сливается с ним и что эта близость в изучаемом ими стихотворении выражена не в такой прямой форме, как мысли «Желанья» или «Я жить хочу...».
      Заключительными этапами работы, проверкой глубины понимания стихотворения служит выразительное чтение. Оно «овеществляет» в интонациях человеческого голоса чувства и мысли, вызванные поэтическими образами. Чтение стихотворения не может состояться без глубокого постижения смысла стихотворения, без конкретного видения тех картин, которые оно несет в себе, без взволнованности, зараженности теми чувствами, которые тревожат поэта. Об этом писал Г. В. Артоболевский: «Для того чтобы слушатель „увидел" нужный образ, сам исполнитель должен увидеть его. Полное понимание произведения невозможно, если чтец „не решит" для себя его образы, не расшифрует их творчески. У всякого художника, как и у всякого читателя, есть право на субъективность восприятия».
      Анализ «Паруса» уже помог детям найти «рабочее решение», разбудить творческое воображение. Теперь наша задача — собрать впечатления и мысли, полученные при чтении и анализе, воедино, дать возможность детям осуществить их творчески в выразительном чтении.
      Непосредственная подготовка к выразительному чтению предполагает не только «оформление» результатов анализа, но и обогащение, углубление их. Мы пытаемся охватить стихотворение в целом новым взглядом. Какое настроение должно пронизывать все чтение? Тревожной грусти, внутреннего беспокойства. Дети понимают теперь, что в резкой, порывистой смене контрастных картин моря, в динамической смене вопросов и восклицаний есть беспокойство порыва. Найти основную мелодию, лейтмотив чтения очень важно для цельности, законченности впечатлений при слушании стихотворения. Об этом тоже справедливо писал Артоболевский: «При нормальной своей краткости лирическое стихотворение обычно выявляет одну ведущую тенденцию... Нельзя, например, начав стихотворение Лермонтова „Парус" в элегическом певучем тоне, внезапно поставить вопрос: „Что он ищет в стране далекой?" — с бытовой конкретностью, точно на эту фразу может воспоследовать немедленный ответ: „устриц" или „сельдей"». Но лейтмотив чтения не отменяет разнообразия эмоциональных оттенков, тем более в таком стихотворении, которое пронизано романтическими контрастами. Поэтому мы предлагаем классу составить «партитуру чувств» лермонтовского «Паруса», указав, как и почему должны меняться интонации в ходе чтения.
      В разборе «Паруса» мы пытаемся вести литературный анализ на языке образов искусства, сделать анализ в известной степени художественным. Этому помогают живописные полотна, отталкиваясь от которых ученики создают в воображении своем лермонтовские пейзажи. Этому содействует и сюжетность разбора, который строится как путешествие с лермонтовским парусом. Но, разбудив воображение учеников, мы стремимся сдержать его произвольность, направить его в русло авторских чувств и мыслей. В устном рисовании есть известная опасность подмены поэтического произведения собственным опытом. Поэтому намерения поэта, объективную тенденцию авторского замысла мы проясняем на материале черновых вариантов «Паруса». Все это позволяет, на наш взгляд, добиться естественного соединения эмоционального и логического, субъективного и объективного начал в разборе стихотворения.