Повесть Горького «Детство» открывает цикл автобиографических повестей
писателя, в которых прослеживается становление человека в трудных
условиях жестокого мещанского быта. Сопоставление этой повести с
текстуально изучаемым на уроке «Детством» Л. Н. Толстого может
происходить на уроках внеклассного чтения, формы которых зависят от
характера класса. Это могут быть викторины, инсценировки отдельных
эпизодов повестей, представление героев в портретах, созданных
словесным рисованием учеников, и отгадывание классом, что это за герой.
Но за всем этим разнообразием игровых форм урока важно увидеть, как
Максим Горький доказывает, что «человека создает сопротивление среде».
Это сразу делает автобиографическую трилогию Горького существенно
непохожей на повесть Толстого, где главным образом показано
самораскрытие характера Николеньки Иртеньева. Наметим общий ход
размышления в тезисном порядке.
Первую часть автобиографической трилогии, написанную за 4 года
до Октябрьской революции, писатель посвятил сыну Максиму, который
родился в 1897 году.
Осмысление учащимися истории страны и жизни М. Горького:
события 1905 года, участие писателя в революционной деятельности,
преддверие Октябрьской революции. Была ли повесть написана только для
сына Горького, т. е. для ребенка?
Поиск квинтэссенции повести в автобиографическом рассказе М. Горького:
«Когда мне было лет девять-десять, у меня был враг Васька
Ключарев, ровесник мой, сын чиновника, замечательно храбрый кулачный
боец, сухонький, но гибкий, как стальной прут. Я с ним дрался при
каждой встрече, мы бились до крови, до слез, но плакали не столько от
боли, как от горя: ни тому, ни другому не давалась победа. Изобьем друг
друга и, обессиленные, разойдемся, обливаясь постыдными слезами, а при
новой встрече — снова бой, и снова нет победы! Целую зиму жил я мечтой
поколотить Ключарева так, чтобы он признал меня победителем; он,
конечно, жил такой же мечтой, и оба мы ненавидели друг друга жестоко,
как дети.
На пасхальной неделе я встретил Ключарева в Прядильном
переулке, знаменитом не просыхавшей в нем все лето грязной трясиной, в
которой, говорили, лошадь утонула.
По одной стороне переулка во всю длину его тянулись заборы
садов, на другой стояли неказистые домики, перед ними проложены были
деревянные мостки, и вот по этим мосткам наступает на меня празднично
одетый Ключарев.
Бросился он, но, поскользнувшись, упал, и руки его, почти до
локтей, воткнулись в грязь. Я помог ему встать на ноги, он отшатнулся
от меня и, глядя на запачканные рукавчики рубахи, сказал с кривенькой
усмешкой:
— Высекут.
— Ну?
— Высекут, — повторил он, вздохнув, и спросил:
— Тебя кто сечет?
— Дед.
— Меня — отец.
Я подумал, что и отец тоже, наверное, больно сечет, и мне захотелось утешить врага.
— Пасха, — сказал я. — Может, не высекут.
Но Ключарев безнадежно покачал головой.
Тогда я предложил ему вымыть рукавчики. Он согласился не сразу и
молча. Одним своим концом переулок упирался в неглубокий овраг, на дне
его стояла лужа, ее именовали: Дюков пруд. Ключарев снял рубашку, я
залез по колени в пруд и начал смывать грязь с нее. День был
хмуренький, холодный, враг мой вздрагивал и очень грустными глазами
смотрел, как смело я терзаю его рубашку. Когда из темно-коричневой она
вся сделалась желтой, он тихонько сказал:
— Все равно видно, что грязная.
Подумав, решили высушить рубашку. Я в то время уже начал
покуривать замечательные папиросы „Персичан", три копейки десяток, у
меня в кармане были серные спички. Вылезли из оврага; на пустыре, в
развалинах давно сгоревшей кузницы развели небольшой костер и занялись
сушкой рубахи. Молчали. О чем говорить с врагом?
От дыма рубашка стала черной. В двух местах мы ее прожгли:
немножко — рукав и дыру на спине. Это уж было смешно. Мы и посмеялись,
конечно, не очень весело. Ключарев, с трудом наклеив на себя рубашку,
все-таки еще сырую, вымазал острое лицо свое копотью и хмуро сказал:
— Я пойду домой. Драться сегодня уж не будем.
Ушел. Жалко мне было его. И, честно говоря, в тот день я бы с удовольствием подставил свою спину под розги его отца.
Через несколько дней я, снова встретив врага, спросил:
— Пороли?
— Не твое дело, — сказал он, сжимая кулаки. — Становись, давай!
Дрались, кажется, более ожесточенно, чем раньше, а все-таки
безуспешно. Прислонясь к забору, высмаркивая кровь из разбитого носа,
враг сказал мне:
— Ты стал сильнее.
— Ты — тоже, — ответил я, сидя на тумбе; у меня затек глаз и была разбита губа.
Мы разошлись, обменявшись этими словами, в которых прозвучала
не только горестная зависть, но, может быть, было скрыто взаимное
уважение, смутное сознание того, что мы не только враги, но и учителя
друг друга.
После этого мы еще дрались два-три раза, но так и не узнали,
кто из нас победитель, кто побежденный, ибо мы никогда не рассуждали о
том, кому досталось больше и больней.
В августе, после двухдневного ливня, я застиг Ключарева в
овраге, на задворках Полевой улицы, он сидел на повалившемся заборе,
подпирая челюсти ладонями, и, когда он поднял лицо, стало видно, что
веки его смелых глаз красны и опухли.
— Я не хочу драться, — сказал он.
— Боишься? — спросил я, чтоб раздразнить его, но он ответил:
— У меня сестра умерла. Это бы — ничего, она маленькая, младенец, а есть хуже: меня в кадетский корпус отдают.
Для меня кадетский корпус, огромное здание в Кремле, только тем
отличался от арестантских рот, тоже огромных, что корпус был белый, а
роты окрашены в неприятную желтую краску. Все большие дома казались
враждебными мне, маленькому человечку, я подозревал, что в них
пряталась скука, от которой могут лопнуть глаза. Мне стало жалко врага
за то, что его хотят загнать в скуку. Я присел рядом с ним и сказал:
— А ты убеги.
Но он встал и первый раз миролюбиво протянул мне боевую ручонку свою, силу которой мое тело многократно испытало.
— Прощай, брат, — сказал он негромко, глядя не на меня, а в сторону, но я видел, что губы его дрожали.
Очень не хотелось мне сказать ему:
„Прощай!"
Но, разумеется, сказал. Долго, с грустью смотрел, как медленно,
нехотя, любимый враг мой поднимается из оврага по размокшей, скользкой
тропе.
И долго после того скучно и пусто мне было жить без врага».
Отражение данного рассказа в повести «Детство». Причина
сокращения рассказа об уличных боях мальчишек до эпизода в повести.
Поиск емкого определения к рассказанному писателем: борьба, противостояние. С чем борется Алеша Пешков в повести?
Возвращение к лейтмотиву курса литературы 6 класса — «Герой и
поступок». Дискуссия о положительном/отрицательном герое выводит на
идею о многогранности человека, неоднозначности определения его
сущности.
Идея о плохом/хорошем человеке в повестях о детстве детей из
дворянских семей: ситуативность суждений Николеньки (Л. Н. Толстой
«Детство») о Карле Иваныче и «хамелеонье» поведение учителя
чистописания Матвея Васильича (С. Т. Аксаков «Детские годы
Багрова-внука»). С какой мерой подходит герой М. Горького к людям? Кто
ему интересен? К кому из персонажей Алеша меняет отношение? Видение
Алешей Пешковым деда, поиск и объяснение определений в его адрес: «рыжий
хорек» и «человек силы сказочной». Взаимоотношения деда Каширина с
Богом. Карающий, неумолимый Бог деда и понимающий, но бездействующий
Бог бабушки, Акулины Ивановны, Бог тетки Натальи. В чем заключается
вера в семье Кашириных?
Обсуждение проблемного вопроса: можно ли определить жизнь
кого-либо из домочадцев Кашириных как противостояние, борьбу? Если да,
то с чем борются эти люди, чего они хотят?
Поведение Алеши как непосредственная реакция на
несправедливость. Непримиримость к «мерзостям жизни». Прослеживающееся
будущее Алеши как результат его нравственного выбора. Книги в жизни
автора. Становление характера Алеши, появление «беспокойного внимания к
людям», душевной чуткости. Влияние жизни семьи Кашириных на внутреннюю
жизнь героя: «И слезы, и крики их... становились привычны мне, все
меньше возбуждали меня, все слабее трогали сердце». Осмысление
авторского отступления: «...русские люди, по нищете и скудости жизни
своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко
стыдятся быть несчастными». Роль авторских отступлений в повести.
Восприятие Алешей жизни как «суровой сказки»: грубость
реальности и жестокость быта Кашириных как типичной мещанской семьи и
душевность «колдуна» Хорошее Дело. Тема сиротства Алеши, Варвары («Я
сама на всю жизнь сирота»), сиротство сыновей соседа-полковника. Почему
Алеша пытается утешить их возможностью воскрешения матери, а не
приносит эту идею в свою семью?
Сказки бабушки Акулины Ивановны и их влияние на Алешу. Былинный
характер воспоминаний бабушки о Максиме Савватеиче, отце Алеши. Поиск
человеком свободы в поэтике былин и удали танца. Размышление учеников:
что хотел бы выразить в песне Цыганок? Какую песню он бы запел, будь у
него голос?
|
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
