«Милостивый государь!

      Моя просьба будет стоить вам так мало труда, что, я уверен, вы не откажетесь исполнить ее. Посмотрите эту рукопись и, ежели она не годна к напечатанию, возвратите ее мне. В противном же случае оцените ее, вышлите мне то, что она стоит по вашему мнению, и напечатайте в своем журнале. Я вперед соглашаюсь на все сокращения, которые вы найдете нужным сделать в ней, но желаю, чтобы она была напечатана без прибавлений и перемен.
      В сущности, рукопись эта составляет 1-ю часть романа — „Четыре эпохи развития"; появление в свет следующих частей будет зависеть от успеха первой. Ежели по величине своей она не может быть напечатана в одном номере, то прошу разделить ее на три части: от начала до главы 17-ой, от главы 17-ой до 26-ой и от 26-ой до конца.
      Ежели бы можно было найти хорошего писца там, где я живу, то рукопись была бы переписана лучше, и я бы не боялся за лишнее предубеждение, которое вы теперь непременно получите против нее.
      Я убежден, что опытный и добросовестный редактор — в особенности в России, — по своему положению постоянного посредника между сочинителями и читателями, всегда может вперед определить успех сочинения и мнения о нем публики. Поэтому я с нетерпением ожидаю вашего приговора. Он или поощрит меня к продолжению любимых занятий, или заставит сжечь все начатое. С чувством совершенного уважения, имею честь быть,
      Милостивый Государь, ваш покорный слуга Л. Н.».
      Мучаясь неизвестностью, Толстой пишет в дневнике: «Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность».
      Тем больше оценил Толстой письмо редактора из Петербурга, которое его «обрадовало... до глупости»:
      «Милостивый Государь! Я прочел Вашу рукопись («Детство»). Она имеет в себе настолько интереса, что я ее напечатаю. Не зная продолжения, не могу сказать решительно, но мне кажется, что в авторе ее есть талант. Во всяком случае направление автора, простота и действительность содержания составляют неотъемлемые достоинства этого произведения. Если в дальнейших частях (как и следует ожидать) будет поболее живости и движения, то это будет хороший роман. Прошу Вас прислать мне продолжение. И роман Ваш и талант меня заинтересовали. Еще я посоветовал бы Вам не прикрываться буквами, а начать печататься прямо с своей фамилией, если только Вы не случайный гость в литературе. Жду Вашего ответа».
      Учитель может рассказать классу о замысле «Детства» и работе Толстого над ним еще до того, как поручит ученикам читать повесть или начнет читать вместе с ними первые главы. Этот рассказ о создании первой повести создает установку на внимательное чтение и отводит школьников от мысли, что Толстой просто записал свои впечатления. У юных читателей создается потребность не только следить за судьбами персонажей, событиями повести, но и обдумывать отношение писателя к своему детству, улавливать разницу между Николенькой Иртеньевым, от лица которого ведется повествование, и автором.
      Задача эта, необходимость двух центров внимания (автор и герои, сюжет) при рассмотрении эпического произведения, сложна. И учитель поступит правильно, если поручит ученикам еще до чтения Толстого описать один день или самое яркое событие своего собственного детства. Творческая работа такого рода тоже явится способом создания установки на чтение повести, а анализ ученических работ учителем подчеркнет необходимость расстояния между автором текста и его героем, расстояния, как правило, отсутствующего в работах учеников.
      После этих предварительных действий учитель может в классе начать чтение повести, помогая школьникам найти ответы на вопросы, предложенные в рабочей тетради, сравнивая разные читательские реакции и возбуждая потребность решить более общие вопросы, предложенные как итог чтения, выйти за пределы ситуации отдельной главы.
      Радость открытия мира, который кажется манящей тайной, ощущение безграничности жизни, живого разнообразия ее событий и лиц сталкивается в повести Толстого с сознанием разъединенности людей и предельности их существования.
      Детство как эпоха развития человека для Толстого основано на чувстве согласия, единения всего со всем, слиянности человека и природы и людей между собой. Драматизм развития ребенка состоит в обнаружении различий между богатством и бедностью, всевластием и бесправием, гордостью и покорностью, грубостью и нежностью, преданностью и равнодушием. Непосредственно-поэтический детский взгляд обнаруживает как бы трещины в гармонии жизни и, не умея объяснить причин противоречий, ужасается им. Спасает ребенка готовность к радости, быстрая переключаемость, увлечение новым впечатлением.
      Методическая инструментовка анализа способна подчеркнуть эту мысль. От пристального рассмотрения одного события, данного в рамках главы, мы движемся в разборе к «сквозным» линиям. Пересказы «Наталья Савишна и ее судьба», «Maman и папа», викторина «Кому принадлежит эта фраза?», наконец, игра в портреты, когда ученик словесно рисует одного из персонажей, а класс должен узнать героя по описанию, — эти приемы работы позволяют держать в поле зрения текст повести в целом.
      В то же время необходимы анализ и моменты углубления впечатлений, «проживания» эпизода. Этой цели помогает осуществиться составление киносценария («Охота», «Иленька Грап» или «Бал»), пересказ с изменением лица рассказчика («Горе» от лица Натальи Савишны или «Детство» от лица maman).
      Заключительное занятие, где сопоставляются начальные и финальные сцены повести, призвано обнаружить путь, который прошел герой, и сквозь всю повесть провести различение детского и писательского взгляда на события. Заключительным аккордом изучения, подводящим эмоциональный итог занятиям, может быть дискуссия о музыкальной увертюре к повести. Что лучше выбрать: «Маленькую ночную серенаду» Моцарта или одну из его фантазий? Ответ на этот вопрос покажет, насколько глубоко ученики поняли текст, видят ли они в повести «Детство» лишь безмятежную радость или чувствуют поэзию и напряжение первой эпохи жизни.