Современное
восприятие Маяковского отличается повышенной противоречивостью,
оценки отдельных его произведений и творческих периодов, а
также возможностей их преподавания явно неоднозначны. Так,
например, поэт В. Корнилов категорично заявлял в статье,
опубликованной накануне столетия «агитатора, / горлана-главаря»:
«А вот юбилея не нужно, и в средней школе изучать тоже
не нужно» (Литературная газета. — 1993. — 9
июня. — № 23. — С. 6). Другие —
и среди них учителя-практики — считают, что тема
«В. В. Маяковский» даже в XI классе —
«одна из самых трудных и опасных <…> и спасти ее можно
только правдой трагической судьбы поэта и самостоятельностью,
искренностью читательской позиции учителя» (Литература
в школе. — 1991. — № 2. —
С. 80).
Последняя
точка зрения — из разряда преобладающих: литературный
XX век без Маяковского до очевидности неполон. Но проблем
подобное убеждение не уменьшает. И исходный вопрос, которым
озабочен почти каждый словесник, приступая к посвященным
поэту урокам, таков: «Что остается в нем не умирающим,
а что сохраняет лишь историческое значение?» Наиболее
адекватным и продуктивным подходом представляется следующий:
не скрывая противоречий, хотя бы пунктирно восстанавливая
творческий путь Маяковского, основной акцент делать, конечно
же, на том, что современно и художественно неоспоримо.
Концептуальным
центром всего цикла занятий может стать суждение Б. Пастернака
и Н. Асеева о том, что лирический герой Маяковского
похож на подростка. Действительно, его маргинальность
скорее психологическая, чем социальная. Неустроенный, он ненавидит
быт, всегда для него мещанский («Желудок в панаме!»),
бедность прикрывает экстравагантной «кофтой фата»,
душевную слабость и ранимость — резкостью жестов
и нагловатостью. Он нигилист, и он жадный искатель впечатлений,
он безмерно любит себя и столь же преувеличенно в себе
не уверен. Он живет на переходе, в центре столкновения
нового и вечного, и тем близок подросткам любых эпох.
Угловатый,
неуравновешенный, ироничный, он вполне напоминает всякого
«юношу, обдумывающего житье». Но поскольку подростковый
психологический комплекс выражен поэтом в форме художественной,
причем подчеркнуто условной, гиперболической и даже гротескной,
то для значительной части его сегодняшних духовных родственников
он продолжает оставаться неузнаваемым. И это неудивительно:
столь же странной кажется нам и собственная внешность в зеркале,
собственный голос в звукозаписи, собственные жесты в
видеоотражении. Задача учителя на первых порах —
проявить сходство, обеспечить контакт. Для этого читаются
стихотворения «А вы могли бы?», «Нате!»
или подобные им дерзко неординарные ранние строки. Им и будет
посвящен первый урок, который одновременно должен задать лейтмотив
всем последующим. Всего же уроков планируется провести 6 (при
трехчасовом преподавании литературы в неделю) или 8 (при четырехчасовом)
по шести темам. Понятно, что в первом случае на каждую
тему отводится один урок, а во втором»— учитель
волен увеличить время изучения двух самых сложных или важных,
по его мнению, проблем на один час. |