Кажется, никогда поэзия не была так популярна, ибо была настроена на сегодняшнюю речь и насущные запросы: она учила не приспосабливаться, а плыть против течения, быть самим собой. Поэты формулировали новые нравственные принципы и убеждали, что живут в согласии с ними. Поэзия требовала и от власти, и от общества не отступать от пути обновления жизни. Здесь громче всех звучал голос Евтушенко. Он напоминал о жертвах Бабьего Яра (название оврага в Киеве, в 1941—1945 гг. ставшего местом расстрела и захоронения мирных жителей, в подавляющем большинстве — евреев).

      В момент, когда тело Сталина было вынесено из Мавзолея, Евтушенко предупреждал со страниц официальной газеты — «Правды», что этим расчеты с недавним прошлым не закончены:

      В роли дозволенных советской властью и принятых Западом посланников русской культуры эти «оппозиционеры» объехали весь мир, знакомя с ним читателей в России через свои поэтические впечатления. Евтушенко привозил стихи с кубинского карнавала, «пел» булыжники Парижа, помнящие поступь коммунаров, и оплакивал бездуховность каменных джунглей Нью-Йорка:

      Битник — так первоначально в США в 50-х гг. называли молодых людей, отрицающих общепринятые нормы морали и поведения. В знак протеста против американской мечты о благополучии они ходили в потертых рубашках и джинсах, носили длинные волосы, переезжали группами из одного города в другой и проповедовали естественность человеческих отношений.

      Даже если Евтушенко и осуждал то, что видел там, на Западе, ибо поступать иначе тогда было невозможно, то делал это не подстраивая свой голос к официальной пропаганде, а утепляя эту самую пропаганду своим личным мнением. Он не торопился поддакивать, а успевал рассмотреть и на многое откликнуться пониманием и сочувствием.

      Самим поэтам казалось, что они не отступают от идеала искренности. Во многом они и были искренни: Рождественский, Евтушенко… Они были последними певцами социалистической утопии, которым удавалось это делать с какой-то степенью достоверности. По большей мере эти двое были публицистичны, открыты, не боялись ошибиться (ибо были искренни) и написать плохие стихи, так как верили, что при том, как много они писали, обязательно напишутся и хорошие.

      У Андрея Вознесенского была несколько иная роль. «Роль» — точное слово в отношении этих поэтов. Их роли так оценил поэт и проницательный критик поэзии Давид Самойлов: «Евтушенко — поэт признаний, поэт искренности; Вознесенский — поэт заклинаний. Евтушенко — вождь краснокожих. Вознесенский — шаман. Шаманство не существует без фетишизма. Вознесенский фетишизирует предметный мир современности, ее жаргон, ее брань. Он запихивает в метафоры и впрягает в строки далековатые предметы — «Фордзон и трепетную лань». Он искусно имитирует экстаз. Это экстаз рациональный… У него броня под пиджаком, он имитирует незащищенность» (Самойлов Д. Литература и общественное движение 50—60-х годов. — М., 1969).

      Вознесенский в начале 60-х ошарашивал читателя немыслимой вязью метафор, сплетенных из самых современных на тот день технических терминов:

      Эти стихи сегодня требуют некоторого предметного комментария: неон — газ, который в 60-е годы широко использовали в лампах; светящееся здание аэропорта напоминает поэту реторту, заполненную неоном. Дюраль — легкий металл, который здесь подчеркивает ощущение воздушности здания аэропорта, помещенного между землей и небом.

      Метафорическая оригинальность в сближении «далековатых» понятий и предметов была и осталась отличительной чертой стиля Вознесенского.

      У Беллы Ахмадулиной роль была особой, более камерной, менее публичной. Ее круг читателей был ýже, но поклонение от этого еще яростнее. В ее стихах ценилась не эстрадная громкость голоса, а интимность, изящество, за которые особенно легко принимали стилистическое жеманство: поэтесса любила придать голосу томность и говорить с акцентом, как будто унаследованным от пушкинской эпохи. Талант Ахмадулиной интонационный, акцентный. Это особенно очевидно в авторском исполнении стихов: прежде всего слышатся не слова, а некий музыкально-стилистический тон:

      Стихотворение «Уроки музыки» (1965) о Марине Цветаевой и о себе: «…я — как ты, как ты!». Не случайно в 1969 году оно дало название едва ли не самому известному сборнику поэтессы. Лучшие стихи Ахмадулиной написаны в жанре воспоминаний или посвящений конкретным, часто связанным с искусством людям.

      Желание быть самым-самым современным предъявляло свои требования и заставляло поэтов вольно или невольно приспосабливаться к массовому вкусу. Все это довольно скоро заставило пожалеть о ненаписанном, неисполненном, нерожденном… Сам факт успеха критики и многие читатели им вменили в вину и не без основания сочли, что поэты «бума» довольно быстро заиграли свои роли. А поэзия вновь заговорила об искренности, сокровенности, о несиюминутных ценностях.

      1. Была ли новая поэзия рубежа 60-х годов закрытой или обращенной к широкой аудитории? Каковы были трудности ее восприятия?
      2. Чем отличались и в чем были сходны Е. Евтушенко и А. Вознесенский? Сравните «Автопортрет» и «Тбилисские базары» Вознесенского со стихами Евтушенко «Луковый суп» и «Москва товарная». Как оба поэта передают предметные впечатления, на что они прежде всего обращают внимание?
      3. Какова роль метафоры у каждого из них: кто более склонен к сопряжению «далековатых» впечатлений, а кто добивается безусловной узнаваемости современных подробностей, подкрепляя их искренней риторикой?
      4. Как вы думаете, какие опасности таит для поэта ориентация на аудиторию, привычка к успеху, «повышенная впечатлительность» по отношению к сиюминутному? Как складывались отношения поэтов с советской действительностью?