Творчество Маяковского всегда — и в наши дни тоже — предмет
острых споров. И носят они отнюдь не узколитературный характер — тут
всякий раз заходит речь о взаимоотношении искусства и действительности,
о месте поэта в жизни, о том, что составляет ценность и поэзии,
и самой жизни. Маяковский прожил жизнь счастливую и трудную, всегда
отвергая пути, что были «протоптанней и легше», радуясь, что его стихи
нужны людям, воспринимая с чувством глубокой горечи непонимание, грубые
нападки. С полной уверенностью можно говорить о замечательном
богатстве личности поэта. Сказывается оно и в страстной, глубоко личной
заинтересованности во всем, чем жила его «страна-подросток»,
и в неуемном, никогда не прекращавшемся поиске средств, которые
позволили бы его стиху быть жизненно необходимым людям, и, наконец,
в неспособности поступаться принципами. Умея идти, что называется,
напролом, обладая ясными, осознанными целями в жизни, Маяковский вместе
с тем был человеком от природы застенчивым, легкоранимым, подчеркнутой
грубоватостью прикрывал душевную незащищенность. А главное — никогда
не покидала его самозабвенная творческая страсть. И не правы те, кто
снисходительно-осуждающе относятся к поэту, будто бы «растратившему»
свой талант лирика на агитки. Спору нет, среди его стихов немало и
таких, которые находятся попросту за пределами поэзии, но он мог быть и
проникновенным тонким лириком, с открытой душой идущим к людям —
к тем, кто для него «всего дороже и ближе».
«Маяковский — личность очень талантливая, чрезвычайной душевной
мягкости, граничащей иногда с излишней чувствительностью, исполненная
глубокого и несколько истерического лиризма, он стремится
к грандиозному, пророческому, но при этом он очень ироничен и подчас
впадает в клоунаду».
А. В. Луначарский. Очерки русской литературы революционного времени, 1923
«Еще чуть ли не юношей он заявил, что может быть „от мяса
бешеный" и может быть „безукоризненно нежный, не мужчина, а — облако
в штанах".
Таким и остался. На всю жизнь. Быстро возгорающимся,
неудержимым в страсти, могущим в моменты особого драматического
напряжения совершить неожиданный, даже роковой поступок. И в то же
время — деликатным, предупредительным, трогательным и нежным в заботе
о других. И — уверенным в себе жизнестроителем. „Маяковский все
переживал с гиперболической силой — любовь, ревность, дружбу". Эта
фраза, сказанная Л. Ю. Брик, может служить поводом для размышления. Но
это — не болезнь, это свойство натуры».
Ал. Михайлов. Маяковский, 1988
«Он был человеком без убеждений, без концепции, без духовной
родины. Декларируя те или иные крайности, он ни в чем не мог дойти до
конца и вечно вынужден был лавировать. Он провозглашает цинизм своей
эстетикой и пренебрежение чьим-либо мнением — и стремится любым
способом покорить аудиторию. Он напрочь отвергает литературу — и делает
все, чтобы в ней остаться. Своей религией он объявляет всеобщее
братство — а служит зыбкой догме сегодняшнего дня, на глазах
ускользающей из-под ног...»
Ю. Карабчиевский. Воскресение Маяковского, 1983
«Редкий поэт так жгуче, так нервно — до крика, до истерики —
реагировал на время, как Маяковский. Он представляется какой-то
гигантской наковальней, на которую бросают раскаленные глыбы дней. Как и
другие люди его времени, он берет на себя все: от заурядных мелочей
быта до глобальных проблем мироустройства. Ничего ведь не было
готового, новое только грезилось и намечалось. Надо было дать этому
новому победить в собственной душе, а потом уже вести за собою массу.
Маяковский открывает несколько фронтов, на которых дает бой старому:
публицистика, эстрада, критика, живопись, театр, поэзия, кино,
общественно-бытовое поведение и т. д. И на всех фронтах он сражается со
всей страстью и яростью, будто на реальном фронте...»
В. М. Акаткин. Романтика разрушения, 1998
Задание 1
1. Каковы основные особенности духовного мира поэта, как отражаются они в его творчестве?
2. Почему столь разноречивы и даже полярно противоположны оценки личности и творчества поэта?
3. Чем объяснить, что страстно влюбленный в жизнь, славивший революцию поэт сам поставил «точку пули в своем конце»?
«Облако в штанах» (1915)
«„Программной" для своего дореволюционного творчества
„вещью" Маяковский считал поэму „Облако в штанах" и, называя ее
„катехизисом сегодняшнего искусства", так определял ее смысл: „долой
вашу любовь", „долой ваше искусство", „долой ваш строй", „долой вашу
религию". И это характерно для того периода творчества поэта, страстно
отвергавшего современную ему действительность, испытывавшего острое
чувство неприкаянности и одиночества в окружавшем его бесчеловечном
мире.
В поэме „Облако в штанах" средством переключения повествования
из одного аспекта в другой служат подчеркнуто острые контрасты образов и
чувств. От символического образа возмущенного, „ограбленного" бога,
идущего в окружении архангелов-меченосцев, — к подчеркнуто грубому:
„А улица присела и заорала: „Идемте жрать!", от горького признания
(„видели, как собака бьющую руку лижет") — к пророческим строфам
о близости революции, от минутного ощущения счастья, бенгальской
яркости — к страшному отчаянию, от яростного взрыва („я тебя, пропахшего
ладаном, раскрою, отсюда до Аляски") — к гордому: „Снимите шляпу!
Я иду!" — таков путь поэтической мысли, ее метания... И каждый такой
контраст, каждый такой поворот мысли и чувства обнажает еще одну грань
души поэта, одинокой в чуждом, враждебном ей мире, но сумевшей вобрать
в себя боль и муку, надежды и отчаяние всех, кто так же одинок, как
она, и так же страстно хочет верить в грядущее освобождение и
возмездие...»
Н. Калитин. Крик тысячедневных мук, 1967
«В герое „Облака" заключен весь комплекс стихийных,
эмоционально-природных качеств, постоянных для героя раннего
Маяковского. И верховодит над ними „сердце" (в „Облаке" это слово
встречается 11 раз). Или „душа". <....>
Мотив „сердца" в „Облаке" развернут в разных направлениях.
Сердце в принципе предлагается „всем" — идея новой, желаемой жизни.
И вместе с тем в индивидуально-лирическом плане это мотив романтической
особости, исключительности. Сердце — свобода, но оно и тюрьма („Не
выскочишь из сердца!"), своя, „прекрасная", оберегаемая и нестерпимая
боль. Основа жизни — грубая, материальная, плотская, но „плоть" эта
вовсе не торжествует в свободном цветении, — она „стонет, корчится".
Герой „Облака" весь открыт навстречу жизни, но он сам как бы еще не
жизнь, а лишь жажда ее, ожидание. С точки зрения максимализма
Маяковского, жизнь еще должна осуществить себя — окончательно, полно,
абсолютно. И, как ни странно, в эту систему, состоящую из крайностей —
неимоверных требований, яростного ниспровержения, гиперболических
страстей, — должно бы быть введено, в качестве разрешающего, простое и
статическое понятие счастья. Демократизм Маяковского неминуемо вел его
к утверждению счастья. <...>
Именно в „Облаке" Маяковский начинает выстраивать социально
обозначенный любовный „треугольник". „Соперником" героя является не
конкретный „буржуй", а весь строй современной жизни, которому так или
иначе подвластна любимая. Здесь важен принцип: любовная история
включена в общий контекст поэмы, становится центром лирического
стяжения ее проблематики — социальной, эстетической, философской».
В. Альфонсов. Нам слово нужно для жизни, 1984
«В поэме „Облако в штанах", в пафосе которой в первые
пореволюционные годы поэт выделил прежде всего отрицание <...>,
громко звучит утверждающий голос, выдвигается „наша"
социально-нравственная программа. „Я" в поэме то и дело переходит
в „мы": „Мы сами творцы в горящем гимне...", „Мы — каждый — держим
в своей пятерне миров приводные ремни!" — сближая индивидуальное и
народное, этическое самоопределение личности с нравственным
самосознанием общества.
Духовно-нравственной силой, совершающей переворот
в мироощущении героя и служащей предвестником социального переворота,
является любовь. Именно любовь — в философско-поэтической концепции
раннего Маяковского — спасает человека и человечество. Поэт видит
в этой роднящей людей, бунтующей и созидающей силе жизни высшую
человеческую ценность, единственное реальное, не искаженное религией и
буржуазной идеологией основание этики и эстетики, добра и красоты,
свободы человека и его ответственности перед другими людьми».
А. Субботин. Маяковский. Сквозь призму жанра, 1986
Задание 2
1. Прочтите первую главу поэмы. Покажите, как драма
неразделенной любви отражается в других главах, где «долой!» адресовано
другим составляющим действительности.
2. Какую роль играет в поэме богоборческая тема? Какое место
занимает в ее разрешении утверждаемая поэтом концепция человека?
3. Как соединяются в образной системе поэмы два плана:
возвышенный, торжественный и приземленный, откровенно
натуралистический? В чем смысл такого соединения?
«Левый марш» (1918)
Характеризуя особенности лирики, порожденной пооктябрьской
действительностью, Маяковский называл ее «лозунговой», «подхлестывающей
революционную практику». Достоинства ее оценивались в этом случае
действенностью стиха. Отсюда — пристрастие поэта к жанру «марша», где
прямо обращенное к огромной аудитории слово призвано сообщить ей заряд
целенаправленной энергии. Наиболее ярко сказалось это в «Левом марше»,
где средствами стиха замечательно передана характерная для этого
времени атмосфера митинга, на котором возникающее у людей чувство
единства вызывает желание занять место в боевых рядах, встать в строй.
Именно это обусловливает и лексику, и образную структуру,
и ритмико-интонационные особенности стихотворения, где внимание
к сегодняшним деталям не снижает масштабности видения мира.
«Особенностями эпохи объясняется отчетливая ориентация автора
„Левого марша" на митинговую речь и речь командира перед строем. От
митинговой речи в „Левом марше" — страстный демократизм и
издевательская насмешка над врагом. От речи военачальника перед
строем — слова команды, которыми заканчивается каждая строфа — „Левой!
Левой! Левой!". Поэт связал и командирскую шутку — „Не место словесной
кляузе!", и строгий командирский же окрик — „Кто там шагает правой?".
Боевые строфы поднимали настроение».
В. Перцов. Маяковский: жизнь и творчество, 1956
«В „Левом марше" (Матросам) с первой строки, с призывного
зачина — „Разворачивайтесь в марше!" — поэт ставит читателя в реальную
историческую ситуацию, заставляет ощутить себя в строю, рядом
с другими, многими, всеми вершителями всемирно-исторического дела.
Атмосфера коллективного воодушевления, деятельного соучастия и
сочувствия поддерживается сейчас образами общезначимыми, близкими и
понятными многим („кляуза", „оратор", „маузер").
<...> Волевая ударная декламация получила в „Левом марше"
убеждающую образную мотивировку, „жесткий" ритм и повелительный тон
стихотворения заостренно передали дух времени — мужественного,
драматичного, сурового в требованиях и возвышенного в ожиданиях и
надеждах».
А. Субботин. Маяковский: Сквозь призму жанра, 1986
Задание 3
1. Найдите в стихотворении конкретные приметы революционной
эпохи. Какова их роль в установлении контакта поэта и аудитории,
которой адресован «Левый марш»?
2. Охарактеризуйте образный и интонационно-ритмический строй
стихотворения. Каковы их особенности и чем они обусловлены?
3. Есть ли в поэзии Маяковского другие примеры обращения к жанру марша? Приведите их, сравните с «Левым маршем».
«О дряни» (1920—1921)
Маяковскому с его всегда осознанной и определенно выраженной
позицией в жизни поэзии было в высшей степени свойственно стремление,
вознося «оды торжественное „О!"», резким словом заклеймить то, что
мешало утверждению светлого, прекрасного. В ставшем для него итоговым
вступлении в поэму «Во весь голос» поэт, проходя «по строчечному
фронту», выделяет как «оружия любимейшего род» строки, поднявшие «рифм
отточенные пики». Темы и объекты, достойные сатирического осмеяния, со
временем изменялись, но всегда выбирались такие, которые, с точки
зрения поэта, были важнейшими среди выдвигавшихся сегодняшним днем.
Таким было для него и стихотворение «О дряни» — о мещанстве,
противостоящем идее переделки жизни и потому воспринимаемом как явление
социально опасное.
«Маяковский беспощаден в своем преследовании плохого. При этом
изображение плохого дается так, что мысль о необходимости
„уравновесить" его чем-то хорошим не приходит в голову, потому что
хорошим является сам автор. В его неистощимой фантазии сатирика он
предстает во всем обаянии уверенного в себе и в победе добра над злом,
спокойного, остроумного, старшего товарища, который беседует, негодует,
но не поучает. Это скрытое „хорошо" внутри изображения плохого или
рядом с ним так естественно, что лишь усиливает оскорбление зла».
В. Перцов. Маяковский: Жизнь и творчество, 1973
«В стихотворении „О дряни" лирическое начало не организуется
сюжетно, прямой монолог поэта лишь начинает повествование, является
своеобразным введением в тему. Даже обобщающая концовка произносится не
от первого лица, ее формулирует... Маркс, оживающий в портретной
рамке!
Содержательно-смысловое ядро стихотворения —
фабульно-изобразительные сценки, наброски сатирических характеров
(„мурла мещанина") и соответствующих ситуаций».
А. Субботин. Маяковский: сквозь призму жанра, 1986
Задание 4
1. Стихотворение имеет отчетливо выраженный политический смысл.
Каков он, как участвуют в его реализации точно выписанные бытовые
подробности?
2. Охарактеризуйте приемы, говоря словами Маяковского,
«правильной сатирической обработки слова», призванные вызвать
у читателя смех.
«Товарищу Нетте — пароходу и человеку»
(1926)
Уже в названии стихотворения соединены два плана
поэтического изображения, и отделить один от другого, казалось бы,
нетрудно. Один из них — почти бытовой, скорее, даже обыденный, что
подчеркивается сниженной лексикой, употребляемой в рассказе
о «человеке» и о «пароходе». Другой план — пафосный, высокий: речь идет
о самом святом в жизни поэта и героя стихотворения. Но детали
обыденные обретают иной смысл: задумаемся, например, почему герой
стихотворения «напролет болтал», но не забывал при этом косить глаз
«в печати сургуча». Примечательно, что «разговор», «рассказ»
превращается в лирический монолог от лица всенародного «мы». Главное
в стихотворении — не сожаление и жалоба, а гордое осознание
величественности целей, ради которых живет и умирает человек, верящий — и
тут нет никакой мистики!— в свое бессмертие.
«Теодор Нетте — это имя стало названием парохода. Поэт снимает
кавычки с названия. И вот оно уже звучит как обращение к другу, живому и
близкому. На наших глазах совершается чудесное превращение. Пароход
словно одушевляется. Сквозь его исчезающий образ проступают знакомые
человеческие черты... Перед поэтом встал образ друга. <...>
Блюдечки-очки спасательных кругов... Это не просто „метафора",
вид „тропа", не просто „перенесение на данный предмет (явление)
характерных признаков, присущих другому предмету (явлению)", как
поучала „академическая" теория словесности. Все дело в том, что
метафора не существует в стихотворении сама по себе, она целиком
подчинена мысли и воле поэта, который не хочет и не может примириться
со смертью Нетте. Он мобилизовал все богатство, все разнообразие
поэтических средств для того, чтобы, побеждая смерть, воссоздать живой
образ друга, вернуть его к жизни, вернуть в строй.
С погибшим героем, с «тенью друга», поэт беседует как с живым,
как будто он стоит вот здесь, совсем рядом, совсем близко. Так
сердечно, так ласково, непринужденно, так непосредственно говорит
Маяковский, что уже одна эта интонация поэтической речи укрепляет
впечатление читателя — не с пароходом, а с живым человеком
разговаривает поэт. <...>
В конце новый поэтический поворот — торжественный,
взволнованный, громкий — на весь фронт! — голос поэта чуть изменился.
Это сам поэт встает в один строй со своими героями, названными и
безымянными.
С предельной искренностью, просто, скромно, безо всякой
риторики, даже чуть застенчиво, как о заветнейшем своем желании,
говорит поэт. В его словах нет ни тени ложной аскетичной жертвенности.
„Мне бы жить и жить..." — что может быть проще и непосредственнее этих
слов? Самый оборот этот, живой, разговорный, вырывается так
естественно, так свободно».
З. Паперный. О мастерстве Маяковского, 1953
«Уже в самом начале Нетте представлен как человек обыкновенный,
земной, с которым лирический герой привык общаться по-свойски, на
равных. Отсюда и фамильярная интонация <...>, сдобренная
каламбуром. Оттого и сниженно-бытовое изображение внешнего облика
Нетте. <...>
Тем разительнее эффект встречи с Нетте, за высокий гражданский
подвиг увековеченным в названии парохода. Значит, гражданственность
стала органическим качеством обыкновенного человека! Значит,
способность к высокому взлету духа стала качеством человека из „массы"!
Значит, это не исключительное свойство отдельных героев, а новый
уровень самосознания многих! Оттого-то и выступает на смену диалоговому
„я и ты" единое монолитное „мы", в голосе которого воплощается
мироотношение единомышленников, мечтающих о том, „чтобы в мире / без
Россий / без Латвий / жить единым человечьим общежитьем". (Тогда,
в 20-е годы, после разрушительной Первой мировой и братоубийственной
войн это звучало призывом к разумному единению всех людей Земли.) Но
стилевой регистр, в котором звучит голос „мы", резко отличается от
сниженно-бытового говора, звучавшего в первой части. Теперь это
торжественное слово, ориентированное на библейский ассоциативный ряд.
<...> Так „озвучивается" подвиг, ибо, став достоянием многих,
самопожертвование во имя гражданских ценностей не перестало быть актом
героическим.
Но даже сейчас, на пике единения с „другими", Маяковский не
растворяет лирическое „я" в монолитном „мы". Происходит нечто иное:
лирический герой, найдя единомышленников, утверждается благодаря им
в сознании правоты тех ценностей, на которые он должен ориентироваться
в своей собственной жизни».
Н. Л. Лейдерман. Русская литературная классика XX века, 1996
Задание 5
1. Обратившись к тексту стихотворения, объясните, благодаря чему
факт становится естественным основанием для закрепляемого концовкой
столь важной для поэта и его читателя мысли.
2. Охарактеризуйте природу политической лирики, образцом которой является стихотворение.
3. Назовите другие стихотворения Маяковского, выстроенные как
«разговор» поэта со своим героем. В чем причина обращения именно
к такому жанру? Как отражается это в структуре стихотворной речи?
«Юбилейное» (1924)
Некоторые ранние высказывания Маяковского служили достаточно
веским основанием для упрека в неуважении к классикам, в частности
к Пушкину. Однако уже тогда в одном из журналов можно было прочесть:
«Маяковский... сознался, что Пушкина читает по ночам и оттого его
ругает, что, может быть, сильно любит». И в «Юбилейном» Маяковский
встречается с Пушкиным как с другом, делится с ним самым сокровенным,
говорит с ним о самом главном. Тема любви, возникающая в начале этого
разговора, придает ему задушевный характер. Воспринимая Пушкина как
соратника по общему делу, Маяковский говорит со своим собеседником
о назначении поэзии. По существу, прозвучавшие в адрес Пушкина слова
«у вас хороший слог» не противоречат утверждению «нынче наши перья —
штык да зубья вил»: представления о том, что обеспечивает стиху
действенную силу, с годами становятся у Маяковского все шире. И встреча
поэтов могла произойти лишь тогда, когда стало — во всяком случае для
Маяковского — ясно, что пушкинский стих принадлежит прошлому, но еще
более — настоящему, будущему. Именно поэтому могли появиться обращенные
к Пушкину слова редактора журнала «Леф»: «Я бы и агитки вам доверить
мог» — они звучат как признание за пушкинским стихом способности
врываться в сегодняшний день, сегодня быть нужным человеку. Поэтому-то
обращение к Пушкину становится славословием жизни: «Ненавижу всяческую
мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!» И права была М. Цветаева,
убежденная в том, что «Пушкин с Маяковским бы сошлись, никогда по
существу и не расходились».
«Поэзия, лирика („пресволочнейшая штуковина") — это
в „Юбилейном" не посторонний враждебный редут, возведенный Надсоном,
Есениным, „однообразным пейзажем" третьестепенных
поэтов-современников — всеми теми, кто в стихотворении прямо назван и
„атакован", — это (больше всего) собственная стихия самого Маяковского,
его „грудная клетка", в которой „уже не стук, а стон". Лирическая
волна разлилась по всему пространству стихотворения, она не опровергает
„точные и нагие" формулы, а объемлет их, колеблет — и, конечно, сама
зависит от них: лирика здесь облечена в иронию, как бы стесняется себя,
ерничает и даже оправдывается. Это вроде антракта в серьезной и
трудной драме бытия („Что нам потерять часок-другой?!") — но
в антракте-то и совершилось главное действие.
Близость к Пушкину в „Юбилейном" не требует побочных
комментариев, ссылок на высказывания Маяковского о Пушкине и т. п. —
она в самой жанрово-стилевой структуре стихотворения, ориентированной
на характер „собеседника" — Пушкина-поэта. „Забалтываюсь донельзя", —
сказал Пушкин о первой главе своего „Онегина". „Будто бы вода — давайте
мчать болтая", — пишет Маяковский в начале „Юбилейного". И в конце:
„Впрочем, что ж болтанье!.." Дело даже не в характерности словечка, —
такой связи могло и не быть, — а в общей атмосфере „легкомысленного"
разговора, свободе композиции, мгновенном переключении с предмета на
предмет. <...> Шутливый по видимости разговор „Юбилейного" — это
исповедь-отчет, разговор с судьбою и о судьбе. Не Пушкин судьба, а оба
они одной судьбы. Шутка и ирония отступают, когда этот мотив вдруг
прорывается на пределе драматизма...»
В. Альфонсов. Нам слово нужно для жизни, 1984
«Не ощущая себя продолжателем пушкинской традиции, он (Маяковский. — Сост.) соотносил себя с „живым" Пушкиным функционально, а не преемственно.
В „Юбилейном" это отношение было выражено предельно четко.
<...> Соглашаясь „подсюсюкнуть" Пушкину ямбом, он был абсолютно
уверен, что автор „Полтавы" и „Евгения Онегина", живи он в эпоху
революции, бросил бы „ямб картавый" и стал — Маяковским. Вот почему
нападки на Пушкина как „памятник" шли рука об руку с признанием своей
близости к нему „живому" — вплоть до прямого тождества: „Тоже, мол,
у лефов появился Пушкин". Пожалуй, подобной идентификации себя
с Пушкиным русская поэзия XX века не знала. И именно в этом было
своеобразие Маяковского».
А. Мусатов. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века, 1992
В «Юбилейном» «главное — величайшая почтительность тона
в обращении к Пушкину. И в то же время — раскованность, собственное
достоинство, лирическая открытость. Признанием в личных, бытовых и
прочих неурядицах, полужалобой на „служебную нуду" Маяковский как бы
подталкивает другое, куда более важное признание: „Но бывает — жизнь
встает в другом разрезе, и большое понимаешь через ерунду". <...>
Надо знать Маяковского, чтобы понять, что он не мог — даже
с близким человеком — позволить себе надолго расслабиться. Значит,
снова ирония и снова сквозь нее явственно слышится эта
«пресволочнейшая», не раз «в штыки» атакованная лирика («...Вот и любви
пришел каюк, дорогой Владим Владимыч»). И еще одно объяснение — оно не
только по поводу «сплетни» насчет двух «влюбленных членов ВЦИКа», оно,
конечно, и по поводу других «сплетен», уже касающихся его,
Маяковского, отношения к Пушкину: «Может, я один действительно жалею,
что сегодня нету вас в живых».
В следующем стихе «Мне при жизни с вами сговориться б надо»
таится уверенность взаимопонимания (вспомним Цветаеву: «Пушкин
с Маяковским бы сошлись»). Ставя себя рядом с Пушкиным, опять же
освещая этот ряд легкой иронической усмешкой (все-таки о себе речь),
Маяковский тем самым снимает нигилистический пафос прежних высказываний
о классике. Здесь он поминает и имя Некрасова («Этот нам компания»).
«Компания» — Пушкин, Некрасов, Маяковский — включается поэтом
в контекст современного литературного бытия как реальная сила. Развивая
свою мечту, он переходит на еще более доверительный тон, когда
говорит: «Были б живы — стали бы по Лефу соредактор». Дальше — больше:
«Я бы и агитки вам доверить мог». <...>
...Маяковский всегда отдавал предпочтение настоящему перед
прошлым, живому перед отжившим («Я люблю вас, но живого, а не мумию».
«Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!»). Вот почему
так яростно восстает поэт против хрестоматийного глянца на лике
классиков, вот почему он хочет восстановить живой образ Пушкина,
опять-таки приноравливая его к себе („Вы, по-моему, при жизни — думаю —
тоже бушевали. Африканец!")».
Ал. Михайлов. Маяковский, 1988
Задание 6
1. Чем дорог и близок Пушкин Маяковскому?
2. Как сформулированы в стихотворении представления о назначении поэта и поэзии, об их месте в жизни?
3. Кого еще из своих предшественников и современников упоминает Маяковский, чем определяется его отношение к ним?
«Письмо Татьяне Яковлевой» (1928)
Для Маяковского чувство, соединяющее двоих, не отграничивает
их от мира, вызывает ощущение трогательной нежности ко всему живому,
ощущение родства со всей вселенной. В письме к любимой женщине
Маяковский писал: «Исчерпывает ли для меня любовь все? Все, но только
иначе. Любовь — это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи,
и дела и все пр. Любовь — это сердце всего. Если оно прекратит работу,
все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце
работает, оно не может не проявляться во всем». И в стихотворном
послании (тоже не предназначавшемся для печати) любовь — не ослепляющая
человека страсть, а земное, радостное чувство, наполняющее творческой
силой. И даже — естественная в ситуации лирического героя
стихотворения — ревность не в силах преодолеть ощущение «радости
неиссыхаемой». Тут проще всего, казалось бы, говорить об умении владеть
собой, быть хозяином бушующих в сердце чувств. Это справедливо, но
лишь, так сказать, на бытовом уровне, явно недостаточном, когда речь
идет о поэзии. И в адресованном лишь любимой женщине «Письме...»
«Я» неотделимо от «Мы», судьба и счастье любящих — от судеб «ста
мильонов». В звучащие признанием, дышащие нежностью стихи входят детали
отнюдь не поэтические: «Видел / на плечах заплаты, / их чахотка /
лижет вздохом». Входит жизнь. Признание в любви становится размышлением
о жизни, о творчестве.
«Маяковский не считал — об этом с полной ясностью говорит
содержание стихотворения, — не мог считать свое „Письмо" только личным
и, как в свое время „Про это", как и всю свою любовную лирику, он
написал его „по личным мотивам об общем быте". В данном случае „общим
бытом" были взаимоотношения людей двух разных социальных миров. Дело до
крайности обострялось тем, что „личным мотивом" была любовь,
осложненная ревностью».
В. Перцов. Маяковский: Жизнь и творчество, 1972
«Любовь для поэта, в основе своей являясь чувством природным,
в то же время включает в себя ярко выраженное нравственное содержание,
пробуждающее человека к творчеству, к совершенствованию, к стремлению
перестроить мир для счастья. <...> Вот почему любовь
в художественном мире Маяковского не просто „тема", пусть даже
выступающая в обновленной форме, а чрезвычайно важная сторона его
философско-поэтического мировоззрения».
В. Сарычев. Маяковский: Нравственные искания, 1984
«Любовная лирика Маяковского, самая сильная и яркая ветвь его
раннего творчества, больше всего пострадала от утопической доктрины,
которой он пытался следовать. И это понятно: на „вечном сюжете" любви
любая версия гармонии человека и мира проверяется с максимальной
убедительностью. А стихи о любви, написанные Маяковским в 20-е годы,
поражают соседством взаимоисключающих принципов духовного единения.
<...> Достаточно обратиться к широко известному тексту —
к „Письму Татьяне Яковлевой" (1928). Начало стихотворения рассчитано на
эпатаж, но эпатаж особого рода — чтоб шокировать крайней
идеологизацией даже самого „интима". <...> А потом, после
революционных рацей насчет особенностей страсти и ревности у советского
человека, вырывается живое, нервное, тоскующее:
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук. |
Подобные противоречия не имеют ничего общего с законом
диалектического единства. Это противоречия именно взаимоисключающие, их
наличие разрушительно для организма — будь то художественный текст или
душа самого художника. Любовь с миром, в котором высшей этической
мерой признаны классовые критерии, не состоялась, не могла состояться.
Провозгласив цвет государственного флага индикатором любовной страсти,
сам герой Маяковского не смог свести свою любовь к идеологической
прагматике».
Н. Л. Лейдерман. Русская литературная классика XX века, 1996
Задание 7
1. Выделите элементы стихотворной речи (лексические, образные,
интонационно-ритмические и т. д.), благодаря которым воссоздается накал
страсти.
2. Покажите, как соединяется в стихотворении чувство глубоко
интимное с гражданским. Согласны ли вы с утверждением, что они не могут
соединиться и в этом — источник любовной драмы?
3. Поэтическая речь Маяковского ярко метафорична. Каковы особенности метафоры в этом стихотворении?
Мастерство Маяковского
Поэтический голос Маяковского, звучавший «медногорлой
сиреной», мог быть и удивительно проникновенным. Зная силу гневного
слова, поэт умел находить и трепетно нежное, «человечье слово»,
способное «подымать и вести и влечь». Оставаясь — что свойственно
лирике — речью исповедальной, стихи Маяковского в то же время всегда
обращены к другим, ко всем, и это выражено у него с небывалой дотоле
силой, определяет строй стихов, где нет места описаниям: здесь ведется
прямой разговор с собеседником — поэт доказывает, убеждает, то спокойно
аргументируя, то горячась, но никогда не оставаясь равнодушным.
Отсюда — свойства стиха Маяковского, где поставлена «на учет каждая
мелочишка»: лексика, образный строй, интонация и ритмика, даже рифмы,
которые всегда несут в стихе важнейшую смысловую нагрузку. Даже
графическая запись — «лесенкой», чтобы точнее донести до читателя все
оттенки стихотворной речи. Слово в стихе Маяковского — действенное:
«ржаное слово» — вот одно из наиболее точных его определений,
свидетельствующих о стремлении поэта дать стих, который вобрал бы в себя
«корявый говор миллионов» и стал бы для них в ряд столь же
необходимого, как хлеб.
«Маяковский возобновил грандиозный образ, где-то утерянный со
времен Державина. Как и Державин, он знал, что секрет грандиозного
образа не в „высокости", а только в крайности связываемых планов —
высокого и низкого, в том, что в XVIII веке называли „близостью слов
неравно высоких", а также „сопряжением далековатых идей".
Его митинговый, криковой стих, рассчитанный на площадный
резонанс (как стих Державина был построен с расчетом на резонанс
дворцовых зал), был не сродни стиху XIX века; этот стих породил особую
систему стихового смысла. Слово занимало целый стих, слово выделялось,
и поэтому фраза (тоже занимавшая целый стих) была приравнена слову,
сжималась. Смысловой вес был перераспределен — здесь Маяковский близок
к комической поэзии (перераспределение смыслового веса давала и басня).
Стих Маяковского — все время на острие комического и трагического.
Площадный жанр, „бурлеск", был всегда и дополнением, и стилистическим
средством „высокой поэзии", и обе струи — высокая и низкая — были
одинаково враждебны стихии „среднего штиля"».
Ю. Тынянов. Промежуток, 1924
«Боец в стане мировых певцов — вот Маяковский в поэтической современности. <...>
Если у нас из стихов Маяковского один выход — в действие, то
у самого Маяковского из всей его действенности был один выход в стихи.
Отсюда и их ошеломляющая физика, их подчас подавляющая
мускульность, их физическая ударность. Всему бойцу пришлось втиснуться
в строки. Отсюда и рваные размеры. Стих от Маяковского всеместно
треснул, лопнул по швам и без швов. И читателю, сначала в своей наивной
самонадеянности убежденному, что Маяковский это для него ломается
(действительно ломался: как лед в ледоход!), скоро пришлось убедиться,
что прорывы и разрывы Маяковского не ему, читателю, погремушка,
а прямое дело жизни — чтобы было чем дышать. Ритмика Маяковского —
физическое сердцебиение — удары сердца застоявшегося коня или
связанного человека. <...> Нет гнета большего — подавленной силы.
А Маяковский, даже в своей кажущейся свободе, связан по рукам и по
ногам. О стихах говорю, ни о чем другом».
М. Цветаева. Эпос и лирика современной России, 1932
«Доминанта, основная особенность поэтического стиля
Маяковского, — следующие один за другим мгновенные и резкие переходы от
предельно отвлеченного к демонстративно конкретному. Он плакатен.
А плакатность отнюдь не всегда недостаток: истинная плакатность —
достоинство: ведь плакат — род искусства, всегда изображающий
абстрактное нарочито „простецки", зримо и формирующий первые
представления о существе сложнейших явлений действительности. И недаром
же Маяковский отдал работе над плакатом так много времени и сил.
Здесь, в этом немудрящем жанре, испытывал он свой стиль — стиль
реалистической поэзии XX столетия.
Он орудует с явлениями, о которых не могло сложиться
сколько-нибудь устойчивого эмоционального представления: каждый так или
иначе представляет себе „любовь" и „славу"; но вряд ли кто-нибудь
обладает отложившимися в памяти образами, связанными со словом
„история" или „национализация". Слово Маяковского взвихривает рои
подобных образов. Поэт — формовщик, литейщик и чеканщик одновременно.
Работает он как бы экспромтом, импровизируя. И вовлекаемые в поток его
импровизаций отвлеченности преобразуются в нечто подчеркнуто простое,
доступное сердцу и разуму каждого».
В. Турбин. Товарищ время и товарищ искусство, 1961
«Мир Маяковского, можно сказать, целиком веществен. Даже
внутренний мир человека! Поэт даже чувства свои опредмечивает, делает
реальными, как реальна всякая вещь. Всмотритесь в ряд образов: „У меня
в зубах... черствая булка вчерашней ласки"; „Мысли, крови сгустки, большие и запекшиеся лезут из черепа". <...>
Маяковский не философствует. Не сочиняет афоризмы. Не пишет
стихотворные трактаты. Но за его фантастическими образами, за этим
одушевлением вещей есть определенный принцип. Связная и развернутая
идея.
Можно сказать, для Маяковского человек — это огромный мир,
космос, вселенная. Человек равен вселенной. Оттого она и воспринимается
так лично. Он как бы придает всем вещам и явлениям свой характер.
Властительно управляет и распоряжается ими. Он решительно разместил
в себе все, что доступно его мысли и взору, — колоссальный мир во всем
его объеме, с конфликтами, катастрофами, революциями.
А потому возникает и сложная обратная зависимость: все вокруг
человека пронизано его волей, его мыслью. Все живо его жизнью. Все
напряженно действенно, на всем видны признаки человеческих страстей.
Вещи становятся одушевленными, как и их создатель — человек. В них
виден покрой его мысли, образ его страстей, планов, задач, целей.
<...>
Свою поэзию он мыслил как деятельность, как материализацию
духовных ценностей. Поэзия Маяковского не оглядывает, а решительно
преображает мир».
А. Урбан. Образ человека — образ времени, 1979
Задание 8
1. Чем обусловлен новаторский характер поэзии Маяковского?
2. На примере одного из произведений поэта покажите, как «работает» слово в стихе.
3. Стих Маяковского рассчитан не столько на чтение, сколько на
произнесение вслух, часто построен, по словам самого поэта, «на
разговорной интонации». Как отражается это на его структуре?
4. Что позволяет — или не позволяет — стиху Маяковского и сегодня быть востребованным читателем?
|