Вторник, 19.03.2024, 11:29


                                                                                                                                                                             УЧИТЕЛЬ     СЛОВЕСНОСТИ
                       


ПОРТФОЛИО УЧИТЕЛЯ-СЛОВЕСНИКА   ВРЕМЯ ЧИТАТЬ!  КАК ЧИТАТЬ КНИГИ  ДОКЛАД УЧИТЕЛЯ-СЛОВЕСНИКА    ВОПРОС ЭКСПЕРТУ

МЕНЮ САЙТА
МЕТОДИЧЕСКАЯ КОПИЛКА
НОВЫЙ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ СТАНДАРТ

ПРАВИЛА РУССКОГО ЯЗЫКА
СЛОВЕСНИКУ НА ЗАМЕТКУ

ИНТЕРЕСНЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК
ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА

ПРОВЕРКА УЧЕБНЫХ ДОСТИЖЕНИЙ

Категории раздела
ПРАКТИКУМ "РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XX ВЕКА" 11 КЛАСС [27]
ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ ПО РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА [22]
ПОДГОТОВКА К ЕГЭ [11]

Главная » Файлы » ПРАКТИКУМ ПО ЛИТЕРАТУРЕ » ПРАКТИКУМ "РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XX ВЕКА" 11 КЛАСС

МАРИНА ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА (1892—1941)
13.09.2014, 20:27
      Никогда не писавшая на потребу читателя, а тем более издателя Цветаева была убеждена: «Быть современником — творить свое время, а не отражать его. Да, отражать его, но не как зеркало, а как щит. Быть современником — творить свое время, то есть с девятью десятыми в нем сражаться, как сражаешься с девятью десятыми первого черновика». Отвергая позицию вневременную, надвременную, Цветаева не соглашалась и идти в услужение времени, предпочитая всегда стоять одна «за всех», одна «противу всех».


      Не дух противоречия — о чем так любят писать критики — руководил Цветаевой в жизни, но непоколебимая уверенность в собственной правоте. Разумеется, и она изменялась, перерастая прежние представления и убеждения, отказываясь от них, но никогда не делала это по чьей бы то ни было чужой воле, из чувства корысти или страха. Вечный, поразительно неутомимый труженик, бесконечно преданный своему делу, Цветаева никогда не умела и не хотела служить. «Меня не купишь, — писала она. — В этом вся суть. Меня можно купить только сущностью. (То есть — сущность мою!) Хлебом вы купите: лицемерие, лжеусердие, любезность — всю мою пену... если не накипь». Отвечая тем, кто обвинял ее в безыдейности и беспочвенности, она решительно заявляла: «...Да, не принадлежу ни к какому классу, ни к какой партии, ни к какой литературной группе НИКОГДА... Так было, так будет. Что я люблю? Жизнь. Всё. Всё — везде, м. б., всё то же одно — везде». Сказано это поэтом, настойчиво повторявшим: «...Знаю, что до последней строки буду писать сильно, что слабых стихов не дам», «как хорошие стихи пишутся — знаю, как плохие — не знаю (и не догадываюсь!)».
      Конфликт со временем оказывался неизбежным для нее, убежденно отказывавшей в праве кому бы то ни было — «хотя бы самой могущественной, с самым большим будущим в мире политической партии» — говорить от имени всего времени. Она хотела услышать и — слышала! — этот голос и была убеждена, что в ее стихах «в равенстве <...> приказа совести над заказом времени порукой главенство в них любви над ненавистью».
      Судьба ее сложилась трагично. Страстно влюбленная в жизнь, заряженная неистовой творческой энергией, Цветаева рано ощутила тяжесть одиночества, непонимание со стороны окружавших ее людей, не желавших считаться с ее правом на собственную, непохожую на другие позицию в жизни и искусстве. Усугублялось это и складом ее натуры — мятежной, непокорной, одержимой, склонной всегда и во всем идти наперекор общепринятым взглядам и вкусам. Жизнь в эмиграции, куда она отправилась в 1922 году вслед за оказавшимся там после разгрома белого движения мужем, лишь усугубила разлад с миром и временем, который был — стоит повторить — неизбежным, но болезненно остро переживался. Страстно, до боли в сердце влюбленная в Россию, но оторванная от родной земли, она почувствовала себя ненужной. Цветаева страдала уже оттого, что стихи ее — она была убеждена — «рассчитаны на множества. Здесь множеств — физически нет». А самое страшное — живя в эмиграции, Цветаева почувствовала себя выброшенной из времени. «...Здесь — та Россия, там — вся Россия. Здешнему в искусстве современно прошлое. Россия (о России говорю, не о властях), Россия, страна ведущих, от искусства требует, чтобы оно вело, эмиграция, страна оставшихся, чтобы вместе с ней оставалось, то есть безудержно откатывалось назад».

      «Марину Цветаеву, не греша пристрастием, можно назвать первым русским поэтом нашей эпохи».

Г. Федотов. О парижской поэзии, 1942

      «По непосредственности, по бьющей ключом щедрости дарования мало кто мог, в литературе нашего века, сравниться с Мариной Цветаевой. У нее была врожденная искрометность слова, та естественная взаимопроникнутость мысли и воображения, по которым только и узнаешь настоящий „от Господа Бога" дар...»
В. Вейдле. Проза Цветаевой, 1955

      «Марина знала и ощущала всем своим существом, что слово „есть высший подарок Бога человеку". Ничто не ценилось Мариной больше, чем слово. Ни близкие, ни собственная участь. Ни временные блага. Для нее оно было, по ее выражению, „стихией стихий". В религиозной философии слово, Логос, — божественная сила творчества и Провидение.
      Постигнутое ремесло поэзии, сознательная воля, разум, знание безмерного русского словаря — слагаемые, которые, по мнению Марины, принадлежали ей как художнику только потому, что она творила в состоянии постоянного наваждения. Старая мысль, старая, как и само искусство. Но стихия слова и жизнь Марины были нерасторжимы. Вне поверки, вне усмотрения или возможного сознательного преодоления. Если Тютчев мог примирить в себе чиновника и поэта, то Цветаева могла жить только в мире слова и для слова. Ей принадлежит признание: „...утверждаю, что ни на какое дело своего не променяла бы". Более духовно-целостного художника в русском прошлом найти трудно».
Н. А. Еленев. Кем была Марина Цветаева? 1958

      «Цветаева романтиком родилась, романтизм ее был природным, и она его громко утверждала: из-за этого многие обвиняли ее чуть ли не в актерстве и выверте — но те, кто хорошо знал ее, отлично видели всю естественность ее порывов, ее бунта и всего, что неправильно именовали ее „неистовством". Она сама себя правильно определила:
Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший сер,
Где вдохновенье хранят, как в термосе,
С этой безмерностью в мире мер.
Апрель 1925

      Такой ее создал Бог, и такой она себя видела и принимала. Она отталкивалась от будничной реальности и совершенно искренне признавалась: «Я не люблю жизни как таковой — для меня она начинает значить, т. е. обретать смысл и вес, только в искусстве. Если бы меня взяли за океан, в рай и запретили писать, я бы отказалась от океана и рая. Мне вещь сама по себе не нужна».

М. Слоним. О Марине Цветаевой: Из воспоминаний, 1970

      «Цветаева принадлежит к тем, с кем кончается эпоха, и только дух противоречия, которым она была одержима, дух творческого „наперекор" помешал ей в этом сознаться. Даже самой себе».
Г. Адамович. Невозможность поэзии, 1958

      «Марина Цветаева, великий поэт, была, как нам представляется, создана природой словно бы из „иного вещества": всем организмом, всем своим человеческим естеством она тянулась прочь от земных „измерений" в измерение и мир (или миры) — иные, о существовании которых знала непреложно. Она придавала значение снам, толковала их, верила им, — ведь многие сбывались. Можно сказать, что она любила „сновидеть". С ранних лет чувствовала и знала то, чего не могли чувствовать и знать другие. Знала, что „поэты — пророки", и еще в ранних стихах предрекала судьбу Осипа Мандельштама, Сергея Эфрона, не говоря уже о своей собственной. Это тайновидение (или яснозрение) с годами усиливалось, и существовать в общепринятом человеческом „мире мер" становилось труднее.
      Что все это было? Вероятно, прежде всего — страдание живого существа, лишенного своей стихии; человеку не дано постичь мучения пойманной птицы, загнанного зверя, и речь, разумеется, ни в коей мере не идет о сравнении, а лишь — о страдании, непостижимом для окружающих. Разумеется, страдание не было единственным чувством: цветаевских чувств и страстей, ее феноменальной энергии хватило бы на многих и многих. Однако трагизм мироощущения поэта идет именно от этих не поддающихся рассудку мук».
А. Саакянц. Марина Цветаева. Жизнь и творчество, 1997

Задание 1

      1. Соглашаетесь ли вы (а если нет, то почему) с обвинением Цветаевой в индивидуализме?
      2. Чем определяется крайняя драматическая напряженность, свойственная стихам Цветаевой? Охарактеризуйте средства выражения этой напряженности, обратившись к стихотворным текстам.
      3. В чем причины трагизма судьбы Цветаевой?

«Идешь, на меня похожий...» (1913)

      «Очень рано Цветаева обретает свой собственный поэтический почерк, среди ее ранних стихов немало таких, что поражают ясностью мысли, звучат поистине пророчеством, настраивают читателя на самый серьезный лад. Свойственное юности восторженное отношение к жизни нередко соседствует здесь с тревогой, неуспокоенностью, может быть, не до конца понятными еще и ей самой. У нее, которую в ту пору жизнь щедро одаривала счастьем, так много стихов о прощании с нею (с жизнью), о смерти: рамки уютного домашнего мирка очень скоро оказываются для нее слишком тесными.
      Цветаева „была жизнелюбива, и если брала тему смерти, то поворачивала ее не пессимистично, а трагедийно, то есть как проблему бытийную, космическую. Недаром она говорила (в очерке об Андрее Белом) о своей „неизбывной жизненности", о своем душевном и духовном здоровье, которое и дарует ей „покой" среди непокоя. <...>
      Пессимизм — это безволие, а трагедийность — в высоком, античном и философском понимании — подразумевает приятие и понимание жизни во всем ее объеме, в том числе и понимание ее основных бытийных противоречий и тех неизбежностей, которые Цветаева объединяла словом „рок". Чем выше личность, тем чаще и благодарнее, с тревогой и надеждой оглядывается она окрест себя. Да, человек конечен, но жизнь, человечество вечны. „И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть» — эти пушкинские слова Цветаева знала с детства, но полностью поняла, по-видимому, лишь в пору „Юношеских стихов". Так, после долгих проб и вариаций, где „я" заслоняло все, появился, наконец, образ „прохожего" — другого человека, идущего „мне" на смену, а иначе говоря, образ вечного мира, постоянно окатываемого волною радостной юности. „Кладбищенское" стихотворение Цветаевой полно жизнелюбия и какой-то человечески мягкой и заботливой расположенности к „прохожему", осыпанному солнечными нитями и легким трепетанием зеленой листвы — даже без зависти: так надо!
      Стихотворение написано в Коктебеле в мае 1913 года — в годовщину встречи с Сергеем Эфроном. Может быть, вечный шум вечного моря и извечная женская тревога, неразрывно сплетенная с надеждой, вызвали к жизни пленительную мелодию этого мудрого стихотворения?..»

А. Павловский. Куст рябины: О поэзии Марины Цветаевой, 1989

Задание 2

      1. Что, по вашему мнению, позволяет говорить об отразившемся в стихотворении жизнелюбии его автора?
      2. Стихотворение обращено к «прохожему». Каков смысл этого обращения, место и роль в стихотворении этого образа?

«Дон» (1918)

1

      «Много раз подчеркивала Цветаева свою неприязнь к политике. Однако в эпоху революции жить вне политики невозможно. И когда Цветаева в своей лирике попыталась впрямую определить собственное место в революционной действительности, она пропела славословие белому движению, уже тогда — Цветаева хорошо осознавала это — обреченному: стихи эти составили цикл „Лебединый стан". Что знала она о белой гвардии, когда писала стихи о ней? Это было бесплотное, но казавшееся ей прекрасным явление: „Белая гвардия, путь твой высок: Черному дулу грудь и висок. Божье да белое твое дело. Белое тело твое — в песок", „Белогвардейцы! Гордиев узел Доблести русской!", „В воротах, как Благая Весть, Белым стражем да встанет — Честь". За этими громкими декларациями — не столько любовь к уходящей в прошлое России, сколько тревога за ее судьбу. Тревога — теперь это особенно понятно, — имевшая под собою очень прочные основания. Позиция, занятая поэтессой в раздираемом революционными страстями мире, выражена с формулировочной определенностью — и трудно не разделить ее: Цветаева не принимает не только бесчеловечности, жестокости, но и серости, мелочности, унижающей человека. Позиция ее порою, может быть, и уязвима, но всегда — гуманистична. Цветаева идет от человека — вот для нее единственно достойная при оценке происходящего мера, — всегда решительно предпочитая гибель бесчестью.
      В представлении Цветаевой „на знаменах белой армии были написаны имена Пушкина, Блока, России, братство, любовь, рыцарство, народность, доблесть, девственность, благородство. Все, во что она верила, все, что было дорого ей! А я рассказывал ей о том, какой видел эту белую армию на Украине и в Крыму. Рассказывал об офицерских пьяных разгулах, о расстрелах и грабежах, о попойках буквально на костях и крови, о целых табунах спекулянтов, о таких бандитах, как генерал Шкуро. Цветаева слушала, бледная, курила, отдувала от себя дым, склоняла голову на плечи и... верила. Да, верила, что все так и было, как я ей описывал. Но, вынув изо рта папиросу, тихо, чуть ли не шепотом говорила, что настоящей белой армии я не видел. Та, о которой я рассказывал, это, мол, другая белая армия, не настоящая, это армия презренных изменников, падших людей России. Будто бы есть и другая белая армия — святая, борющаяся за Пушкина и за Блока, за русский язык и свободу, за рыцарство и любовь. Какая? Где? Она выдумала ее себе. Эта выдуманная ею белая армия жила только в ее воображении"».
Эм. Миндлин. Необыкновенные собеседники, 1979

      «В творчестве Цветаевой это единственная книга гражданской лирики, современность запечатлена в ней с исторической точностью. <...> Лирическое „я" „Лебединого стана" трансформируется. Уже не Марина Цветаева скорбит и томится неизвестностью, но Ярославна оплакивает Русь и русское воинство. И вот уже это — сама Россия, скорбящая о своих сыновьях. Лирическое „я" вновь является поэтом: в отличие от Ярославны Цветаева хочет не только оплакать Русь, но и стать летописцем трагедии. То мужественное, что заставило ее петь славу Добровольчеству, превратило ее из женственной кукушки, как называет Ярославну автор „Слова", в журавля („Я журавлем полечу..."), летящего над полями сражений, чтобы собрать и запомнить все подробности... Но и оплакать всех она считает своим долгом. Если в первые годы революции Цветаева была с теми, кто в данный момент побежден, против торжествующего победителя, то постепенно в стихах окрепло убеждение, что в гражданской войне победителей не будет. Поэт оплакивает всех — правых и виноватых — всех, погибших в братоубийственной войне».
В. Швейцер. Быт и бытие Марины Цветаевой, 1988

      «Лебединый стан» был написан как реквием белому движению. Здесь Цветаева, может быть, как раз благодаря постоянному чтению прессы и, следовательно, почти невольной осведомленности в происходящих событиях была права. Но из этого верного представления она не сделала никаких реалистических выводов. В гражданской войне она склонна была видеть лишь одну ее особенность, а именно то, что война происходила между соотечественниками и, следовательно, была братоубийственной. Именно это обстоятельство перекрывало в ее глазах все, в том числе оголенно-очевидный классовый смысл происходящих событий».
А. Павловский. Куст рябины: О поэзии Марины Цветаевой, 1989

      «В стихах „Лебединого стана" летописи не было. Было — оплакивание. И воображение поэта, рисовавшее ужас смерти, крови, сиротство, вопли овдовевших матерей, беспалых и безногих калек. <...> Поэт не хочет, чтобы гибла Жизнь, не хочет ничьих смертей, мук. <...> Ни своих, ни чужих. Все равны — и все родны — перед лицом кровавой смерти. Поистине вселенский протест женщины-поэта против убийства человеком человека. <...>.
      Казалось бы, поэт стоит здесь „над схваткой" — но так упрощенно утверждать, значит, сказать не все и не точно. Тем более что Цветаева в „схватке" революции и гражданской войны нерушимо стоит на стороне обреченных добровольцев, „стана погибающих" (погибших); новой власти, новой жизни она не приемлет».
А. Саакянц. Марина Цветаева. Жизнь и творчество, 1997

Задание 3

      1. Раскройте символический смысл названия стихотворного цикла Цветаевой о белой армии.
      2. Что позволяет говорить о гуманистичности позиции поэта?
      3. Как соединяются в стихотворении славословие и трагизм?

«Хвала богатым» (1922)

      «Поэзия у Цветаевой противостоит не миру, но живущей в нем пошлости, мелочности, серости. „Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший — сер!" — вот что угнетает сознание того, кто живет с ощущением „безмерности в мире мер". Миру, где руководствуются мелкими пошлыми мерками, где „насморком назван — плач", Цветаева отвешивала одну пощечину за другой, не стесняясь в выборе слов, которые могли оказаться и убийственно резкими.
      При чтении цветаевской „Хвалы..." вспоминается и давняя литературная традиция (например, „Похвала глупости" Эразма Роттердамского), и новейший литературный опыт — прежде всего Маяковский с его сатирическими „Гимнами...". <...>
      „Хвала...", как видим, интересна не только резким разоблачительным тоном и полной недвусмысленностью авторской негодующей поэзии, но и своеобразным поворотом темы поэта — этой постояннейшей из тем. Поэт — в системе романтических представлений Цветаевой — почти всегда противопоставлен миру: он — посланец божества, вдохновенный посредник между людьми и небом, он — пророк высших истин. Именно такой поэт и противопоставлен богатым в цветаевской „Хвале...", но есть и важный — новый — оттенок: отверженность поэта (он — пария) осознается отныне как его родство с миллионами других парий. В буржуазном, сытно-плотском, низменном и гнилом мире сытых, они, голодные, нищие и обездоленные, такие же парии, как и поэт. Поэт неподкупен. Сытый может обездолить миллионы парий, превратить их в рабочую силу, но поэта — Поэта! — он купить не в состоянии. Поэт — единственный защитник и глашатай миллионов нищих парий, он — их мессия».

А. Павловский. Куст рябины: О поэзии Марины Цветаевой, 1989

      «„Голод голодных и сытость сытых" — ненависть к этим извечным врагам породила стихотворение „Хвала богатым", исполненное презрительной жалости, звучащей уже в самом заглавии, обратном смыслу стихотворения: „...Объявляю: люблю богатых!.. За растерянную повадку Из кармана и вновь к карману... За какую-то вдруг побитость, За какой-то их взгляд собачий, Сомневающийся..." Что-то, вероятно, послужило непосредственным толчком к созданию „Хвалы богатым", — может быть, ожгла гневом какая-нибудь поездка в Прагу, повернутую к Цветаевой своими бедняцкими кварталами».
А. Саакянц. Марина Цветаева. Жизнь и творчество, 1997

Задание 4

      1. Чем вызвано столь резкое отношение поэта к тем, кто назван в стихотворении «богатыми»?
      2. С помощью каких выразительных средств передано убийственно-саркастическое отношение к тем, кому адресовано стихотворение?
      3. Каковы особенности интонационно-синтаксического строя стиха и чем обусловлены они?

«Стол» (1933)

      Цветаевой написан единственный в своем роде цикл стихов, обращенных к... письменному столу, разделявшему с поэтом все радости и муки его нелегкого труда. Это гимн высокому подвижничеству поэта, его неустанной ежедневной работе. Для Цветаевой поэзия живет на земле, стих вырастает из жизни, и ценность, достоинство его обеспечивается вложенным в него трудом. Он (стих) порожден сегодняшним днем и именно поэтому способен пережить его, уйти в вечность. На этом Цветаева настаивает, обращаясь к столу, учившему: «...Что нету завтра, Что только сегодня есть». И письменный стол — рабочее место поэта, его станок — оказывается плацдармом, на котором свершаются поистине великие дела, вызывает возвышенные аналогии и ассоциации: «Столп столпника, уст затвор — Ты был мне престол, простор...» Прочно стоящий на земле («...Стойкий врагам на страх Стол — на четырех ногах Упорства. Скорей — скалу Своротишь!»), уходящий «корнями до дна земли», стол дает поэту возможность почувствовать в себе силу, чтобы — «всем низостям — наотрез».

      «Своего собственного стола она никогда во Франции не имела, и в этом был символ ее неустроенности и бедности. Но ее похвала столу была не только символической, она раскрывала сущность ее творчества. Цветаеву нельзя себе вообразить без пера и бумаги, без рабочего стола. У нее вслед за наитием, за озарением следовал контроль — поиски, проверка, отбор — и все это в процессе письменного труда. <...> Все критики (и читатели), не принимавшие романтизма как художественного направления и как мироощущения и превозносившие строгость, собранность и классическую стройность, постоянно упрекали МИ в избытке, словесном и эмоциональном расточительстве, в попытке переплеснуть, перескочить — вообще „пере" и „через". Стихийность, анархический спор Цветаевой с миром, бунт ее страстей, весь стиль ее восклицаний, междометий, прерывистого дыхания, „револьверная дробь" ее размеров казались им выходом из берегов или вулканическим взрывом.
      Я полагаю, однако, что критика этого рода ошибочна: она приписывает наитию, бессознательной и неорганизованной силе, чуть ли не наваждению, то, что у Цветаевой удивительным образом сочетается с упорной поэтической дисциплиной, строгим отбором слов, огромной работой над покорением стихии и превращением ее в сложную, но крепкую лексическую форму. Что это форма ее собственная, повинующаяся из нее же вытекающим законам, — несомненно, но ведь в этом вся неповторимость ее поэзии и ее отличие от обычного у многих романтиков многословия и беспорядка. Повторяю сказанное раньше: достаточно бросить взгляд на цветаевские черновики, чтобы убедиться, как она умела выбирать, сокращать, резать и менять для достижения наибольшей точности и ударности. Она возмущалась, когда переделку и шлифовку рукописей называли „черной работой" — да ведь это есть самая настоящая поэтическая работа — какая же она черная».

М. Слоним. О Марине Цветаевой: Из воспоминаний, 1970

      «Циклом „Стол" Цветаева отметила юбилей, о котором, может быть, никто не догадывался, — тридцатую годовщину своего писания. Это единственный в своем роде гимн столу — вечному и верному спутнику в работе. И в то же время это своеобразное подведение итогов — всеобъемлющее: воспевая стол, она на самом деле определяет свое „место во вселенной": я — и мой долг („У невечных благ Меня отбивал..."); я — и Бог („Обидел и обошел". Спасибо за то, что стол Дал...; „Спасибо тебе, Столяр..."); я — и моя поэзия („...Письмом красивей Не сыщешь в державе всей!"); я — и мир, люди („Вас положат — на обеденный, А меня — на письменный", „А меня положат — голую: Два крыла прикрытием")».
В. Швейцер. Быт и бытие Марины Цветаевой, 1988

      «В июле (1933 г. — Сост.) Цветаева увлеченно работает над циклом стихотворений, посвященных самому верному, незыблемому и неотъемлемому другу, с которым никогда, начиная с детства, не расстается и о котором записывает в тетради:
      „Он и так уже был смертным одром — многим моим радостям".
      „Он" — это письменный стол. Цветаева отмечает „тридцатую годовщину союза" с ним, ибо уже в десять — двенадцать лет начала писать стихи всерьез... И вот теперь — поток, водопад благодарственных строк: „Мой заживо смертный тёс! Спасибо, что рос и рос Со мною..." Благодарность повелителю от пленницы, осчастливленной рабством ремесла. <...> Благодарность мудрому деспоту, учителю — да, да, именно так: „учивший, что нету завтра. Что только сегодня есть. И деньги, и письма с почты — Стол — сбрасывавший в поток! Твердивший, что каждой строчки Сегодня — последний срок"».
А. Саакянц. Марина Цветаева. Жизнь и творчество, 1997

«Тоска по родине! Давно...» (1934)

      Отвечая в 1925 году на вопросы анкеты, предложенной эмигрантам издававшимся в Праге русским журналом «Своими путями», Цветаева писала: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию — может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри, — тот потеряет ее лишь вместе с жизнью». Но, безмерно любящая родную землю, тоскующая в разлуке с нею, она предпочитает разлуку с Родиной измене собственным принципам, не соглашаясь с тем, что она называет «искажением лика» России. Но и покинув родную землю, Цветаева с Россией никогда не разлучалась — она носила ее в сердце, продолжала ощущать кровную связь с нею. Но в отличие от многих из тех, кого, как и ее, судьба забросила на чужбину, она не мечтала о возвращении в прошлое: «Той России нету. Как и той меня». Горькие слова вырываются у нее в письме к А. Тесковой, написанном в феврале 1928 года: «...России (звука) нет, есть буквы: СССР, — не могу же я ехать в глухое, без гласных, в свистящую гущу. Не шучу, от одной мысли душно. Кроме того, меня в Россию не пустят: буквы не раздвинутся. <...> В России я поэт без книг, здесь — поэт без читателей. То, что я делаю, никому не нужно».
      «Именно в Париже познала она страшнейший из людских недугов — ностальгию. Цветаева не только не пускала никаких корней в чуждую ей почву, но и не предпринимала никаких — буквально никаких! — искусственных попыток осесть, прорасти, упрочиться или, как другие, духовно „натурализоваться". Тоска по родине стала в Париже поистине исступленной: кровоточа и исходя стоном, она переходит у нее из стихотворения в стихотворение, из тетради в тетрадь, из письма в письмо. Она пишет Б. Пастернаку, что соскучилась по „неплющевому лесу", по российским лопухам, по тарусской сирени. О России думала мучительно и неотступно — днем, а ночью — под веками — бродила и бродила по Трехпрудному, бралась рукою за чугунное кольцо в калитке родного дома, поднималась по крутой деревянной лестнице в свою „наполеоновскую" комнатку..."»

А. Павловский. Куст рябины: О поэзии Марины Цветаевой, 1989

      «Прочтите первые две строки этого стихотворения в интонации обычного утвердительного предложения — фраза, как того хочет Цветаева, прозвучит иронически: „Тоска по родине — давно разоблаченная морока". Но если на самом деле „давно разоблаченная", зачем возвращаться к этой теме? Последние строки стихотворения опровергают его в целом, отрицают нагнетание „все равно" по отношению к тому, что прежде было роднее всего:
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина...

      Цветаева обрывает, читатель сам должен понять, что — „если". И он понимает. С первого восклицательного знака, с вырвавшегося из души выкрика: „Тоска по родине!" обнажается боль поэта, безмерность его тоски. Цветаевские „анжамбеман" (переносы. — Сост.) и восклицательные знаки воплощают рыдания, которые слова призваны скрыть. Слова в первых пяти строках хотят быть ироничными, но ритм им противоречит, заставляет не верить в „совершенно все равно", чувствовать, что Цветаева кричит о безразличии, чтобы освободиться от боли, что это смятение, а не ирония...»

В. Швейцер. Быт и бытие Марины Цветаевой, 1988

      «Русскость молодой Цветаевой приобретает в эмиграции трагическое звучание сиротства, потери родины: „По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот". Отлучение от родины, по Цветаевой, для русского смертельно: "Доктора узнают нас в морге по не в меру большим сердцам".
      Трагизм цветаевской тоски по России усиливается и тем, что тоскует поэт опять-таки по несбывшемуся, ибо „той России — нету. Как и той меня". Знаками той — цветаевской — России в поздней лирике остаются даль („Даль, отдалившая мне близь, Даль, говорящая: „Вернись Домой!") и любимая с юности цветаевская рябина („Алою кистью Рябина зажглась. Падали листья — Я родилась") — последнее спасение в чужом мире».
В. Агеносов, А. Ю. Леонтьева. Роман с собственной душой, 1998

Задание 6

      1. Почему «тоска по родине» названа здесь «разоблаченной морокой»? В чем смысл этого неожиданного определения? Развивается или опровергается оно в стихотворении?
      2. Каковы особенности эмоционального строя стихотворения?
      3. Какие другие стихотворения Цветаевой, вызванные столь сильно выраженным здесь чувством, вы знаете?

«Стихи к Пушкину» (1931)

      Имя Пушкина для Цветаевой — как и для всякого русского человека — священно. Позднее она так охарактеризовала свои стихи о нем: «Страшно-резкие, страшно-вольные, ничего общего с канонизированным Пушкиным не имеющие, и все имеющие — обратно канону. Опасные стихи. <...> Они мой, поэта, единоличный вызов — лицемерам тогда и теперь». В стихах (не о Пушкине, а — адресованных Поэту) Цветаева славит силу, которой обладает поэзия, славит мощь гения, утверждающего власть Добра и Красоты в борьбе с официальной властью, с господствующей пошлой моралью, с мелочностью взглядов и мнений. Поистине: «То — серафима Сила — была: Несокрушимый Мускул — крыла». Вот кому присягает Цветаева в родстве: «Прадеду — товарка: В той же мастерской! Каждая помарка — Как своей рукой».

      «Божественный, непререкаемый авторитет для нее — Пушкин. „Стихи к Пушкину" по внутренней сути своей, по смыслу удивительно перекликаются со стихотворением Маяковского „Юбилейное". Она — против того Пушкина, которого выдумали „пушкиньянцы", которого „захрестоматизировали", облили лаком, сделали школьным примером и образцом, ревнителем меры и порядка:

Всех живучей и живее!
Пушкин — в роли мавзолея?

      Через весь цикл Цветаева проводит тему „поэт и власть", „поэт и царь" — она инструментует ее в тонах сарказма и издевки».

А. Павловский. Куст рябины: О поэзии Марины Цветаевой, 1989

      «В центре существования Цветаевой была поэзия и в ней непреходящая величина — Пушкин. На протяжении всей жизни она постоянно обращалась к нему, и я уверена: то, что она написала о Пушкине в стихах, прозе, письмах, лишь малая часть того, что он значил в ее жизни. Самое показательное для понимания Цветаевой — ее свобода в отношении к Пушкину. Она острее большинства чувствовала непревзойденность его гения и уникальность личности, выражала восхищение и восторг его творчеством — на равных, глаза в глаза, без подобострастия одних и без высокомерного превосходства других, считавших себя умудренными жизненным опытом еще одного столетия».
В. Швейцер. Быт и бытие Марины Цветаевой, 1988

      «Цветаевские стихи к Пушкину — резкие, разящие, мужские Не „тайный жар любви" — сухой огонь солидарности. Образ „скалозубого", „нагловзорого", „соленого" Пушкина в первом стихотворении опровергает привычно-гармоничную, хрестоматийную фигуру „классика". Пушкина Цветаева отнимает у Аполлона и передает Дионису. Тянет в свой „лагерь" — вселенских стихий. А в следующем стихотворении, тоже полемически, Цветаева рисует образ Петра I и говорит о том, что никакие его деяния не идут в сравнение с главным: с тем, что он привез в Россию черного прадеда Пушкина».
А. Саакянц. Марина Цветаева. Жизнь и творчество, 1997

Задание 7

      1. Почему Пушкин был особенно близок и дорог Цветаевой?
      2. В чем своеобразие отношения Цветаевой к Пушкину, как выражено оно?
      3. Как сказались в стихотворении представления Цветаевой о роли и назначении поэта и поэзии в жизни?

Цветаева в русской поэзии

      Для Цветаевой поэзия — не аналогия жизни, а сама жизнь в ее наиболее полном выражении. Для реализации этого убеждения она находит поразительно смелый образ: «Вскрыла жилы: неостановимо, Невосстановимо хлещет жизнь» — так начинается одно из стихотворений, завершающееся словами: «Невозвратно, неостановимо, Невосстановимо хлещет стих». Стих и жизнь здесь — понятия тождественные.
      Поэзия — это сама жизнь, преломленная в сознании поэта, выступающая в его творениях в преображенном виде. Преображение это идет по своим, свойственным поэзии законам: «Поэт — издалека заводит речь. Поэта — далеко заводит речь». Издалека и далеко — это, собственно говоря, крайние точки пространства и времени, в рамках которого живет поэзия, иные измерения — не для нее. «Душа, не знающая меры...» — это ведь и о себе (о поэте!) сказано было когда-то Цветаевой. В цикле стихов с программным названием «Поэты» можно прочесть: «...путь комет — поэтов путь. Развеянные звенья Причинности — вот связь его!» Полет поэтического вдохновения, как выясняется, от издалека до далеко подчинен строгой логике, находящей выход в причинности, доселе ускользавшей от взора человека. Но и на другое обратим здесь внимание — на космическую траекторию, свойственную полету поэтической мысли, восстанавливающей подлинную связь предметов и явлений. Поэзия Цветаевой рождалась на земле, вбирая в себя заботы и нужды, которыми живет человек. Но отсюда, с земли, начинался ее стремительный взлет.

Категория: ПРАКТИКУМ "РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XX ВЕКА" 11 КЛАСС | Добавил: admin | Теги: поэты серебряного века, практикум по литературе в школе, уроки литературы в 11 классе, элективный курс по литературе ХХ в, русская литература ХХ века
Просмотров: 1920 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 5.0/1
ПИСАТЕЛИ И ПОЭТЫ

ДЛЯ ИНТЕРЕСНЫХ УРОКОВ
ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ

КРАСИВАЯ И ПРАВИЛЬНАЯ РЕЧЬ
ПРОБА ПЕРА


Блок "Поделиться"


ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ ЗНАНИЯ

Поиск

Друзья сайта

  • Создать сайт
  • Все для веб-мастера
  • Программы для всех
  • Мир развлечений
  • Лучшие сайты Рунета
  • Кулинарные рецепты

  • Статистика

    Форма входа



    Copyright MyCorp © 2024 
    Яндекс.Метрика Яндекс цитирования Рейтинг@Mail.ru Каталог сайтов и статей iLinks.RU Каталог сайтов Bi0