Заглавие книги — «История моего знакомства с Гоголем» — само по себе подчеркивает, что автор намерен говорить не только о Гоголе, но и о своем отношении к нему на протяжении всего периода их знакомства. В книге два главных героя: Гоголь и С. 'Г. Аксаков. Активным действующим лицом, воссоздающим свои отношения с Гоголем, рисующим свое время, свое восприятие событий, является Аксаков.

Воспоминания охватывают период с 1832 по 1852 г. Изменяются взгляды обоих писателей, рождаются разногласия, столкновения друг с другом, споры, борьба. Тщательно подбирая и систематизируя сохранившийся в семье эпистолярный материал, мемуарист одновременно группировал свои воспоминания в строго хронологической последовательности.

Первый период его отношения с Гоголем, в котором было больше легкости и простоты, отложился в памяти Аксакова рядом живых сцен, рассказанных с художественной завершенностью и яркостью. Так, говоря о своем отношении к ранним произведениям Гоголя, Аксаков не столько рассуждает, сколько рисует запомнившиеся ему моменты из далекого прошлого.

В Петербурге вышел «Ревизор». Аксаковы получили экземпляр комедии всего на одну ночь (до Москвы издание еще не дошло). В эту ночь вся семья не спала, слушая «Ревизора» в чтении хозяина дома. Из описания этой ночи видно, какое значение придавал Аксаков не только тексту, но и художественному чтению комедии.

На всем протяжении книги читатель ощущает увлеченность мемуариста творчеством Гоголя, силой своего искусства буквально покорившего Аксакова, который с юности страстно любил театр и был известным театральным критиком и замечательным знатоком русской сцены. Он великолепно знал особенности таланта каждого актера и его потенциальные возможности. Превосходный чтец, он не раз помогал актерам в работе над трудными ролями, более всего ценя в игре актера правду и естественность. Понятно поэтому, что значила для него комедия «Ревизор», да и вся драматургия Гоголя. Во время своего пребывания за границей Гоголь неоднократно просил Аксакова взять на себя наблюдение за постановками его комедий на московской сцене.

С первого чтения Аксаков почувствовал правду и художественную красоту «Мертвых душ». Более всего его волновала в них впечатляющая сила искусства. Он не просто читал «Мертвые души», а изучал их, наслаждаясь каждой мыслью, каждым словом, и в 1842 г., после выхода «Мертвых душ», перечитал своей семье вслух все, написанное Гоголем, «по порядку, как оно выходило» (74). В 1845 г., в Абрамцеве, Аксаковы вновь перечитывали Гоголя: «кончили все; через несколько месяцев станем опять читать», — сообщал С. Т. Аксаков Гоголю (154—155).

Разнообразная творческая одаренность Аксакова, сказавшаяся в его увлечениях охотой, природой, театром, литературой, проявилась и в его отношении к Гоголю–писателю.

Аксаков постоянно чувствовал на себе самом, как писателе, направляющую силу Гоголя, который постепенно сделался властителем его дум, самой большой его надеждой.

До воспоминаний о Гоголе студенты знали Аксакова как автора книг о природе, о прошлом Оренбургского края, написанных в спокойном, повествовательном тоне. В мемуарах они встретились с человеком, глубоко взволнованным трагедией писателя, с искренним возмущением и гневом выступавшим против отсталых, реакционных взглядов автора «Выбранных мест из переписки с друзьями», переживавшим религиозный фанатизм и мистическую экзальтацию Гоголя как большую личную драму.

Писатель, который долгие годы казался патриархально–миролюбивым, предстает в этой книге человеком, смело и широко мыслящим, принципиальным, умеющим страстно защищать свои взгляды. Аксаков в своих воспоминаниях — истинный друг автора «Ревизора» и «Мертвых душ». Откровенно, не боясь потерять расположение и дружбу Гоголя, он высказывает ему свое мнение о его произведениях последнего периода и отстаивает свои взгляды на жизнь и искусство.

Познакомившись с мемуарами Аксакова, студенты часто говорят, что они неожиданно встретили нового замечательного писателя XIX в., который до этого занимал весьма мало места в их занятиях по русской литературе. Такое открытие всегда увлекательно, но в данном случае оно интересно вдвойне, так как в «Истории моего знакомства с Гоголем» затронуты вопросы, которые обычно из‑за их сложности недостаточно глубоко усваиваются студентами: чем был обусловлен кризис, пережитый Гоголем в первой половине 1840 г.? Каковы были позитивные взгляды Гоголя в 1830–е и в начале 1840–х годов? Какие отношения были у Гоголя с Белинским и со славянофилами? Есть ли в «Мертвых душах» места, в которых отразилось сближение Гоголя со славянофилами? Как понимали поэму Гоголя славянофилы (К. Аксаков, Ю. Самарин) и Белинский? Что привлекало Гоголя в С. Т. Аксакове? И т. д.

Мемуары Аксакова дадут возможность преподавателю ставить и решать со студентами ряд вопросов, связанных со своеобразием творческого лица самого Аксакова. Беседуя со студентами об авторе «Истории моего знакомства с Гоголем», преподаватель стремится показать и широту взглядов Аксакова на жизнь и искусство, и его патриархально–консервативную ограниченность, связанную с близостью к лагерю славянофилов. Так, например, Аксаков пишет, что жизнь за границей была вредна Гоголю потому, что он жил там «вне круга приятелей и литераторов, людей свободного образа мыслей, чуждых ханжества…» (119). Судя по этим словам, Аксаков, как и Чернышевский, объяснял трагедию Гоголя изолированностью его от передовой общественной мысли России. Однако в действительности дело обстояло иначе: Аксаков видел людей «свободного образа мыслей» совсем не там, где Чернышевский.

Чернышевский испытал на себе самом благотворное воздействие передовой революционно–демократической мысли и скорбел, что Гоголь не ощутил благотворного личного воздействия Белинского. Аксаков же видел свободно и широко думающих людей в кругу славянофилов, т. е. в кругу тех, с кем боролся Белинский. В понимании Аксаковым Гоголя, несомненно, было много такого, что сближало его с Белинским. Аксаков считал Гоголя писателем жизни действительной. 26 марта 1835 г. он писал И. И. Надеждину: «Скажи Гоголю, если он не совсем забыл меня, что я от него без ума и что «Старосветских помещиков» предпочитаю даже «Тарасу», хотя многими местами в нем истинно очарован. К черту гофманщину: он писатель действительности, а не фантасмагории» (251). Он видел живые образы, взятые из жизни, в гоголевской «Шинели» (97), высоко ценил Гоголя–сатирика, его «побасенки», его «юмористические сочинения». Выше других произведений, написанных Гоголем после выхода «Мертвых душ», он ставил «Театральный разъезд» — «по благородству и высокой цели, по важности своего действия на общество» (97). По его мнению, создание второго тома «Мертвых душ» — «задача неисполнимая», так как «добродетельные люди — не предметы для искусства» (178). Из книги о Гоголе и переписки Аксакова мы видим, что последний хорошо понимал и ценил общественное значение гоголевских произведений. Он, несомненно, глубже, чем его сын К. Аксаков, осознал обличающую силу «Мертвых душ». Однако в «Истории моего знакомства с Гоголем» он утверждал, что лучше всех понял «Мертвые души» К. Аксаков. Его искренне удивляет общее раздражение, вызванное брошюрой К. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или мертвые души», которая, как это известно студентам, встретила резкие возражения Белинского. Все это говорит о том, что восхищение С. Т. Аксакова «Мертвыми душами» было односторонним. Он, несмотря на близость к Белинскому в оценке ряда произведений Гоголя, в споре Белинского с К. Аксаковым разделял точку зрения сына. Так было в 1842 г.

Ниже, однако, мы будем говорить о том, что в той напряженной и страстной борьбе, которую повел С. Т. Аксаков против Гоголя–мистика, автора «Выбранных мест из переписки с друзьями», он находился по одну сторону с Белинским. Эта борьба Аксакова за Гоголя, автора «Ревизора» и «Мертвых душ», сделала его непримиримым и беспощадным по отношению к самому Гоголю. В своем непреклонном осуждении «Выбранных мест» Аксаков одобряет Белинского, солидаризируясь с его выступлениями в статьях «Взгляд на русскую литературу 1846 г.» и «О втором издании «Мертвых душ» (165). Он даже считает, что в статье о «Выбранных местах» Белинский сказал меньше того, что следовало сказать об этой книге; тем самым Аксаков как бы предсказывал неизбежность другого, более резкого выступления Белинского, его знаменитого «Письма к Гоголю».

Читая книгу «История моего знакомства с Гоголем», студенты, несомненно, почувствуют, что в момент столкновения с Гоголем в гневе Аксакова звучали те самые «проклятые вопросы», то же неотступное «как жить», которые всегда волновали и великих классиков русской литературы XIX в. Чувства эти замечательно сильно выразил Белинский, сказавший всю правду о печально известной книге Гоголя.

В этот период Гоголь заблуждался, но Чернышевский глубоко прав, считая, что Гоголь был искренен. Аксаков тоже почувствовал облегчение, когда и он поверил в искренность Гоголя. В этот момент Гоголь решал те же «проклятые вопросы» о том, «как жить», которые были и для него самыми большими вопросами жизни.

Искренне, правдиво рассказывает Аксаков о своей все растущей тревоге за Гоголя, когда в писателе укрепилось «направление, которое впоследствии выросло до неправильных и огромных размеров» (113). Аксаков пишет об усиливающемся взаимонепонимании между ним и Гоголем, о своем горячем желании воздействовать на писателя, приостановить процесс, который неминуемо, по его мнению, вел к гибели художника. С. Т. Аксаков говорил будущим читателям Гоголя, что у писателя были друзья, которые не принимали его нового направления и прямо говорили ему об этом.

Трудно ли было С. Т. Аксакову откровенно писать об обидах, нанесенных ему Гоголем, были ли для него весьма сомнительны надежды на творческое возрождение Гоголя, казались ли ему недостаточными те причины, которыми он объяснял драму писателя, нам неизвестно. Ясно, однако, что Аксаков, работавший над книгой о Гоголе в 1854 г., т. е. в пору расцвета своего таланта, совсем не случайно не закончил эту книгу, которой придавал такое большое значение. Кратко он изложил свою точку зрения в материалах, подготовленных им для книги П. А. Кулиша «Записки о жизни Гоголя», но там он сказал лишь то, что считал возможным открыть своим современникам. Свою книгу о Гоголе для потомства он не закончил.

Как уже отмечалось выше, своеобразие позиции С. Т. Аксакова–мемуариста студенты определяют, сопоставляя ее с позицией П. В. Анненкова в его воспоминаниях «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года». Эти воспоминания привлекают студентов. Они отмечают, что П. В. Анненков восполняет пробел в воспоминаниях С. Т. Аксакова: рассказывает о жизни Гоголя в Италии, в Риме. В противоположность Аксакову Анненков полон живейшего интереса ко всему, что Гоголь видел за границей. Но более всего его увлекает искусство: итальянские храмы, архитектура, художники. Живя с Гоголем, он постоянно встречается с русскими художниками, жившими в то время в Италии. Анненков писал под диктовку Гоголя первый том «Мертвых душ». Впечатляюще рассказывает он, как «мерно, торжественно», «с полнотой выражения» диктовал Гоголь, ощутимо было его «спокойное, правильно разлитое вдохновение». Как и Аксаков, Анненков знает Гоголя с начала 1830–х годов, но он говорит о совсем другой стороне жизни Гоголя — той, которая была недоступна Аксакову. Анненков знал Гоголя по Петербургу, встречался с ним в кругу его нежинских приятелей, с которыми Гоголь был прост и более откровенен.

Анненков работал над своими воспоминаниями о Гоголе в 1856 г., несколько позднее Аксакова. Книга П. А. Кулиша уже вышла, Анненков был знаком с нею. Он упоминает о высокой оценке этой книги в печати и среди «превосходных воспоминаний», помещенных в ней, называет и воспоминания С. Т. Аксакова. Анненков понимает, как много сил пришлось затратить П. А. Кулишу на разыскание уникального материала, который, по его мнению, будет положен в основание биографии Гоголя. Однако он справедливо не приемлет мелочность и морализирование самого Кулиша. Анненков, не называя П. А. Кулиша, полемизирует с ним и попутно излагает свою точку зрения на задачи биографа (и мемуариста). Анненков считает, что не дело биографа осуждать да и вообще оценивать мысли и дела человека, о котором он пишет. Его задача сводится к тому, чтобы понять и правильно «изобразить характер», поскольку речь идет о Гоголе, то «характер весьма многосложный». Биограф должен, утверждает Анненков, сохранять беспристрастие наблюдателя, спокойно и уверенно излагать логику развития психологии и поведения человека.

Студенты говорят, что Анненков не приемлет «Выбранные места». Но книга эта волнует его не столько освещением тех важнейших общественных вопросов, которые в глазах Белинского были «выше не только меня, но даже и Вас» («Письмо к Гоголю»), а главным образом судьбой и будущим автора «Выбранных мест». Не позиции, которые защищает Гоголь, а судьба его ставится Анненковым в центр внимания.

Преподаватель предостерегает студентов от преждевременных выводов об Анненкове–мемуаристе только на основании этих воспоминаний о Гоголе, рекомендуя прочитать самые значительные его воспоминания «Замечательное десятилетие 1838— 1848». Здесь же добавим, что сопоставление мемуаров С. Т. Аксакова и П. В. Анненкова будет сделано несколько позднее, когда личности обоих мемуаристов станут видны более отчетливо. Даем небольшую справку о П. В. Анненкове. Одновременно с воспоминаниями о Гоголе Анненков работал над «Материалами для биографии Пушкина». Труд Анненкова — первое научное издание поэта, самое значительное его литературное дело.

В этих «Материалах» беспристрастие и спокойный объективизм, которые П. В. Анненков считал обязательным для биографа, не всегда соблюдались. В издании сочинений Пушкина П. В. Анненков проводил свои принципы «эстетической критики», которые А. В. Дружинин, В. П. Боткин и он отстаивали в журнале «Библиотека для чтения» в противовес революционно–демократической критике «Современника». В пору разгоревшейся полемики между «пушкинским» и «гоголевским» направлениями П. В. Анненков стремился трактовать поэта как сторонника «чистого искусства». Свои статьи, излагающие взгляды на искусство в целом («О мысли в произведении изящной словесности», «О значении художественных произведений для общества», «Старая и новая критика»), П. В. Анненков также пишет одновременно с воспоминаниями о Гоголе. В них он защищает теорию «чистого искусства», утверждая, что искусство есть результат чистого «созерцания» жизни и общественные воззрения художника на его творчество воздействия не оказывают.

Эти замечания преподавателя могут вызвать дополнительные вопросы и высказывания студентов. Вероятно, читая анненковские мемуары «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года», студенты обратят внимание на то, что их автор определяет литературные вкусы Гоголя чисто эстетическими его склонностями.