Начнем с цитаты. Игорь Северянин писал: «Федор Сологуб — самый изысканный из русских поэтов. Такой поэт, каких нет больше:
Утонченней, чем тонкий Фет…
Он очень труден в своей внешней прозрачности. Воистину поэт для немногих. Для профана он попросту скучен. Поймет его ясные стихи всякий, — не всякий почувствует их чары, их аллитерационное мастерство… „Русский Бодлер" называет его Ю. Айхенвальд, и действительно, свойственная им обоим изысканная „ядность" роднит их. Трудно представить себе, как из такого типичного пролетария, каким был по рождению Сологуб, мог развиться тончайший эстет, истинный гурман в творчестве и жизни. Даже в лице его вы не нашли бы следов его плебейского происхождения. Стоит хотя бы вспомнить, редкий по сходству, портрет поэта работы Сомова: английский дэнди, а еще вернее — римский патриций смотрит на вас с этого портрета…» (1927). Да, Сологуб — сын портного и крестьянки. Его детские годы прошли в определенном социальном срезе: между «господами» и «прислугой». Спал маленький Федор на кухне, на сундуке. Получал то тычки, то прянички. Рано научился читать. Стихи начал сочинять в 12 лет. Окончив Учительский институт, Сологуб учительствовал в провинции (в Великих Луках и Вытегре). В 1892 году 25-летний Сологуб переезжает в Петербург, получает место учителя математики и входит в литературный круг, по протекции Николая Минского становится сотрудником журнала «Северный вестник». И жизнь сразу забурлила, завихрилась, все стало живее и интереснее, чем в провинции. Исканий не было. Как отмечал Ходасевич, Сологуб сразу «нашел себя». Тетерников превратился в Сологуба, скромный учитель — в известного поэта и прозаика. Первая книга стихов вышла в 1896 году, еще ранее был написан роман «Тяжелые сны». В 1907 году Сологуб вышел на пенсию (25 лет работы) и всецело занялся литературной деятельностью. Он был плодовитым автором: стихи, романы, рассказы, сказки, пьесы… В 1909–1912 годах вышло полное собрание сочинений в 12-ти томах. В 1913-м началось издание нового собрания сочинений, рассчитанного на 20 томов. По мнению Андрея Белого, в 1908–1910 годах Федор Сологуб вошел в большую четверку наиболее знаменитых писателей, наряду с Максимом Горьким, Леонидом Андреевым и Куприным. Будучи поэтом-символистом, Сологуб не уносился в космические дали, не создавал иную реальность, не блуждал в словах-символах. Он был более социален, более приближен к заботам и тревогам простых людей, недаром Валерий Брюсов отмечал, что среди декадентов Сологуб «один из немногих… сохранивших живую, органическую связь с землею… он у себя дома и здесь, на земле» («Весы», 1904). Действительно, Сологуб на своей шкуре знал, что такое бедность, нужда, поэтому его стихи предельно обнажены и реалистичны: В поле не видно ни зги.
Кто-то зовет: «Помоги!»
Что я могу?
Сам я и беден и мал,
Сам я смертельно устал,
Как помогу?..
Лирический герой Сологуба — он сам, все тот же маленький человек Гоголя, Пушкина, Достоевского и Чехова. Он ощущает себя бедным и слабым существом, затюканным суровой действительностью, но пытающимся радоваться самой малости, «жизнью, которой не надо, но которая так хороша…». Но проблески радости редки, а зла и страданья — хоть отбавляй. «Злое земное томленье, злое земное житье…» День только к вечеру хорош,
Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти.
Закону мудрому поверьте —
День только к вечеру хорош.
С утра уныние и ложь
И копошащиеся черти.
День только к вечеру хорош,
Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти.
Подобных строк у Сологуба множество. Это дало повод критику Юрию Стеклову назвать творчество Сологуба «кладбищенской философией», а Илья Эренбург отозвался о Сологубе так: певец «мертвых и навек утомленных миров». «Будем как солнце!» — провозглашал Бальмонт, а Сологуб, напротив, тянул в подземелье, к хладу могил. О, смерть! Я твой. Повсюду вижу
Одну тебя, — и ненавижу
Очарования земли.
Людские чужды мне восторги,
Сраженья, праздники и торги,
Весь этот шум в земной пыли…
Большое влияние на творчество Сологуба оказали два философа: Шопенгауэр и Лев Шестов. Как ни у кого из поэтов, у Сологуба непрекращающиеся метафизические раздумья о смысле человеческого бытия, о том, что есть человек и для какой цели он живет?.. Вопросов много — ответов нет. «Иду в смятенье чрезвычайном…», — пишет Сологуб. «Подпольный Шопенгауэр» — еще один ярлык Сологуба, который дал ему Аким Волынский. Нельзя не привести высказывание Владислава Ходасевича: «Сологуб кощунствовал и славословил, проклинал и благословлял, воспевал грех и святость, был жесток и добр, призывал смерть и наслаждался жизнью. Все это и еще многое можно доказать огромным количеством цитат. Однако не удается доказать никогда, что Сологуб от чего-то „шел" и к чему-то „пришел", от кощунства к славословию или от славословий к кощунствам, от благословений к проклятиям или от проклятий к благословениям. Ничего у него ничем не вытеснялось, противоречия в нем уживались мирно, потому что самая наличность их была частью его мировоззрения…» Рационалисты верят в предусмотренную гармонию, в разумный порядок мира, Сологуб же уверен, что мир от своего сотворения дисгармоничен и вместо порядка на Земле господствует хаос. Отсюда следует мольба о помощи — и совсем не к Богу: Когда я в бурном море плавал
И мой корабль пошел ко дну,
Я так воззвал: Отец мой, дьявол,
Спаси, помилуй, — я тону…
Юлий Айхенвальд назвал Сологуба «верным монахом Дьявола». И прибавил: «Он движется под знаком зла. Ему везде чудится оно, и только оно…» Западный исследователь Сологуба Иоганнес Хольтхаузен с удовольствием пишет о сологубовском «сатанизме», с роковой игре со злыми духами, о сговоре с чертом. Не случайно, наверное, Сологуб — автор романа «Мелкий бес» (1907). «Мелкий бес» принес Сологубу всероссийскую известность. До революции роман выдержал 5 изданий. Герой «Мелкого беса» — школьный учитель Ардальон Передонов, которым владеют демоны жадности, корысти, мстительности, вошел в ряд мировых образов, таких, как Фальстаф, Тартюф, Чичиков, Обломов. Мелкая бесовщина, сплавленная воедино с эротикой, многих оскорбила. Еще бы: Сологуб первым в русской литературе внес элемент садизма. Петербургский прокурор возбудил дело против автора романов «Мелкий бес» и «Навьи чары», «оскорбляющих нравственность». Критики объявили, что Передонова Сологуб списал с самого себя. Сологуб ответил спокойно: «Нет, мои милые современники, это о вас». Революционные «бесы» Достоевского и мещанские «мелкие бесы» Сологуба погубили в конце концов Россию. «Сумасшествие Передонова — не случайность, а общая болезнь. Это и есть быт современной России», — писали «Биржевые ведомости» в номере от 10 ноября 1910 года. В «Мелком бесе» Сологуб создал свой нелестный образ России как страны кондовой, тяжелой, передвижной, у которой не может быть будущего, потому что в ней, по Сологубу, нет сил, способных к творчеству, к позитивной деятельности. Россия в «Мелком бесе», как и в «Мертвых душах» Гоголя, — царство безумия. Или новый город Глупов. В «Мелком бесе» Сологуб постоянно использует эпитеты «тупой» и «угрюмый». Призрачный полуживой-полумертвый мир возникает со страниц «Мелкого беса», и встает все та же «бабища-жизнь», которая так пугала писателя. Следующим за «Мелким бесом» появился роман «Творимая легенда» (1914). У него есть и другое название — «Навьи чары». Герой этого романа — педагог и поэт Триродов. У него идефикс, навязчивое желание: «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я — поэт». Кусок «грубой и бедной жизни» внезапно падает на голову Сологуба: в 1907 году умирает его любимая сестра, единственный близкий ему человек. Однако одиночество было недолгим; через год, в возрасте 45 лет Федор Сологуб женится на 32-летней писательнице и переводчице Анастасии Чеботаревской, которая разом преображает личную жизнь писателя. Прежде всего Анастасия Чеботаревская завела литературной салон, в который валом валили, по воспоминаниям Георгия Чулкова, «все — антрепренеры, импрессарио, репортеры, кинематогравщики… Изысканные художники встречались здесь с политическими деятелями, маленькие эстрадные актрисы с философами». Бывшие тихие беседы с гостями и камерное чтение стихов в доме на Васильевском острове сменились маскарадами, благотворительными спектаклями и шумными вечерами. Интервью, мероприятия, встречи… Сологуб «стал вдруг необычайно общественен: вылез из норы», — так написал Андрей Белый. Один из участников новых сологубовских вечеров так отозвался о них: «Дешевый шик-модерн. Сбрил бороду и стал великим. Слава. Внешнее. Вычуры. Излом. Жесты». Игорь Северянин вспоминал: «…Собирались обыкновенно поздно: часам к десяти-одиннадцати и засиживались до четырех-пяти утра, люди же более близкие, случалось, встречали в столовой за утренним чаем и запоздалый рассвет. Съезжавшиеся гости, раздевшись в просторной передней, входили во вместительный белый зал… беседовали по группам, хозяин обходил то одну, то другую группу, иногда на мгновенье присаживаясь и вставляя, как всегда значительно, несколько незначительных фраз. Затем все как-то собою стихало, и поэты, и актеры по предложенью Сологуба читали стихи. Аплодисменты не были приняты, и поэтому после каждой пьесы возникала подчас несколько томительная пауза. Большей частью читали сам Сологуб и я, иногда Ахматова, Тэффи, Глебова-Судейкина (стихи Сологуба), Вл. Бестужев-Гиппиус и К. Эрберг…» Описание Северянина относится к осени 1912 года. Из воспоминаний Корнея Чуковского: «Анастасия Чеботаревская — маленькая женщина с огромным честолюбием. Когда она сошлась с Сологубом, она стала внушать ему, что он гениальный поэт и что Горький ему в подметки не годится. Началось соревнование с Горьким. Она стала издавать крошечный журнальчик — специально для возвеличения Сологуба и посрамления Горького. С Васильевского острова молодожены переехали на Разъезжую. Здесь Чеботаревская создала салон, украсила комнаты с претенциозною пышностью… Чтобы жить на широкую ногу, Сологуб превратился в графомана-халтурщика. Количество своей литературной продукции он увеличил раз в десять. Чуть ли не во все газеты и журналы он рассылал свои скороспелые рассказы и стихи…» Кстати, о графоманстве. Как-то в разговоре с Тэффи Сологуб сказал: «Я всех писателей разделяю на графоманов и дилетантов. Я графоман, а вы дилетантка». Вся счастливая жизнь Сологуба с Чеботаревской (а с нею он был действительно счастлив) кончилась трагически: вечером 23 сентября 1921 года Анастасия Чеботаревская утопилась в Неве. Федор Кузьмич остался один. Двух только женщин любил Сологуб — сестру Ольгу и жену Анастасию. И обеих потерял. Была и еще одна невосполнимая потеря: прежняя Россия с ее салонами и журфиксами. Умертвили Россию мою,
Схоронили в могиле немой!
Я глубоко печаль затаю,
Замолчу перед злою толпой…
Русскую интеллигенцию времен революции, творцов Серебряного века можно грубо разбить на три группы. Одни — Зинаида Гиппиус, Иван Бунин и многие другие — не приняли Октябрь, прокляли большевиков и эмигрировали из России. Другие, и, увы, Блок среди них, поверили новой власти и ушли к ней в услужение. Третьи, к которым примыкал Сологуб, оставаясь на родине, пытались увещевать, усовестить большевиков и сохраняли веру, что кончится этот временный ужас, все образуется и Россия воспрянет. Правда, надо сказать, что остался Сологуб вынужденно, он писал письма Ленину и Троцкому с просьбой его выпустить из страны, но разрешения не получил, а поэтому и остался. По одной из версий, Чеботаревская и покончила жизнь самоубийством из-за невозможности покинуть большевистский ад. Но, так или иначе, Сологуб остался, смирился и вовсе не хотел умирать, как это можно было предположить по его многочисленным прежним стихам. В новых он говорил: Я дышу, с Тобою споря,
Ты задул мою свечу.
Умереть в экстазе горя
Не хочу я, не хочу…
В послеоктябрьские годы Сологуб продолжал свою общественно-литературную деятельность. С 1926 года он — председатель правления Союза писателей, член редколлегии издательства «Всемирная литература». Много пишет, переводит, в частности, своего любимого Поля Верлена («Но как лелеют ароматы от этой плоти, Боже мой!»). При жизни Сологуба за советский период было выпущено 8 его поэтических сборников. Все сложилось не так уж и плохо? Запись из дневника Корнея Чуковского от 24 октября 1923 года: «…Мне стало страшно жаль беспомощного, милого Федора Кузьмича. Написал человек целый шкаф книг, известен в Америке и в Германии, а принужден переводить из куска хлеба Шевченку…» Сологуб скончался от «злой немочи» в 64 года. Выступая на похоронах на Смоленском кладбище, Евгений Замятин сказал: «Для русской литературы 5 декабря 1927 года — такой же день, как 7 августа 1921 года: тогда, в августе, умер Блок, теперь, в декабре, умер Сологуб. Со смертью каждого из них — перевернута незабываемая страница в истории русской литературы. И еще: в каждом из них мы теряли человека, с богатой, ярко выраженной индивидуальностью, со своими, пусть и очень различными, убеждениями, которым каждый из них оставался верен до самого своего конца…» Когда меня у входа в Парадиз
Суровый Петр, гремя ключами, спросит:
«Что сделал ты?» — меня он вниз
Железным посохом не сбросит.
Скажу: «Слагал романы и стихи
И утешал, но и вводил в соблазны,
И вообще, мои грехи,
Апостол Петр, многообразны.
Но я — поэт». И улыбнется он,
И разорвет грехов рукописанье,
И смело в рай войду, прощен,
Внимать святое ликованье…
Эти строки Федор Сологуб написал 8 апреля 1919 года. Есть много определений поэзии Сологуба. Лично мне ближе всего определение Чулкова, который сказал, что стихи Сологуба «напоминают кристаллы по строгости своих линий». Стихи-кристаллы — это точно. Чистая, кристаллическая поэзия Федора Сологуба. Конечно, она печальная. Но это уже претензия не к поэту, а к самой жизни. Всюду, куда ни кинь, — «мерцанье горького упрека». В этом печальном мерцанье весь Сологуб.
|
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
