Председательское место, как и в прошлый раз, самочинно захватил Остап Бендер.

– Лед тронулся, господа присяжные заседатели! – произнес он свою любимую фразу. – Заседание продолжается!.. Позвольте от имени собравшихся приветствовать нашего дорогого друга и покровителя мистера Шерлока Холмса. Это гигант мысли, отец…

– Ну‑ну, не увлекайтесь, Остап, – прервал его излияния Холмс. – Вы, кажется, перепутали меня с Ипполитом Матвеевичем Воробьяниновым, а наше сегодняшнее заседание – с собранием тайного Союза Меча и Орала.

– О, нет, что вы. Я прекрасно помню, что мы на заседании Всемирного Сообщества Плутов, которому вы в прошлую нашу встречу оказали огромную услугу. – Колоссальную услугу, сэр! – вмешался Джингль. – Если бы не вы – потрясающий конфуз! Крепко обмишурились! Весьма!

– Да уж, мистер Холмс, – подтвердил Джефф Питерс. – Если бы не вы, чего доброго, приняли бы в почетные члены нашего Сообщества этого самозванца Хлестакова, который… – Который на самом деле не плут, сэр, а просто пшют! – снова вмешался Джингль.

– Ни то ни се. Пустышка. Премного благодарны за ваше участие, сэр. Весьма!

– Подведем итоги! – громко провозгласил Остап. – Как выяснилось, милейший Хлестаков болен бледной немочью и организационным бессилием. Благодаря Шерлоку Холмсу он был разоблачен и отвергнут. Но взамен мистер Холмс предложил нам принять в почетные члены нашего благородного собрания другого героя Гоголя. И хотя он не пожелал в прошлый раз назвать нам его почтенное имя, я сразу догадался, кого он имеет в виду.

– Кого же? Не томите!.. Скорее! Назовите его имя! – раздались нетерпеливые голоса.

– Павел Иванович Чичиков! – торжественно объявил Остап. – Король мошенников! Чемпион авантюристов! Гигант жульнической мысли и отец всех комбинаторов! Прошу занести этот факт в протокол. Итак, друзья, я ставлю кандидатуру месье Чичикова на голосование. Кто за то, чтобы избрать его…

– Погодите, Остап, – снова прервал поток его красноречия Холмс. – Я вижу, давешняя ваша ошибка с Хлестаковым так ничему вас и не научила.

Остап вскочил со своего места и, прижав руку к груди, склонился перед Холмсом в почтительном поклоне.

– Пардон! Готов уступить вам председательское кресло. Согласно законам гостеприимства, как говорил некий работник кулинарного сектора.

– О, нет, я вовсе не рвусь в председатели, дорогой Остап, – ответил Холмс. – Хотя если вы настаиваете, я, как и в прошлый раз, не откажусь от этой чести.

– Просим! – послышалось со всех сторон. – Браво!.. Брависсимо!.. Шерлока Холмса в председатели!..

Успокоив аудиторию звоном председательского колокольчика, Холмс обратился к собравшимся:

– Господа! Я согласился снова взять на себя обязанности председателя, поскольку вопрос, который стоит у нас сегодня в повестке дня, далеко не так прост и ясен, как это может показаться. Нас ожидают кое‑какие сложности. Пожалуй, даже не меньшие, чем в прошлый раз.

– В таком случае, продолжим наши игры, как говорил редактор юмористического журнала, открывая очередное заседание и строго глядя на своих сотрудников, – ввернул Остап.

Уотсона покоробила эта незатейливая шутка. «Какие игры, – раздраженно подумал он. – Мы не для игр тут собрались. Дело серьезное». Однако он ограничился тем, что кинул на Остапа суровый, уничтожающий взгляд, а все свое раздражение обратил на Холмса.

– Я вас решительно не понимаю, друг мой, – сказал он. – О каких сложностях вы говорите? Чичиков – это ведь не Хлестаков! Он‑то уж никак не самозванец. Кому еще быть почетным членом Сообщества Плутов, если не ему? К тому же, если мне не изменяет память, вы сами его и рекомендовали!

– Так‑то оно так, – согласился Холмс, – однако порядок прежде всего. Одной моей рекомендации недостаточно. Хлестакова, если помните, рекомендовали три почетных члена Сообщества. И то его кандидатуру забаллотировали.

– Вы ищете поручителей? – встрепенулся Остап. – Что ж, я готов! Графа Калиостро из меня не вышло, но кое‑какой авторитет у меня все же имеется…

– Ваш авторитет в сфере жульничества, дорогой Остап, неоспорим, – улыбнулся Холмс. – Но сперва я хотел бы, чтобы мы выслушали не поручителей, а свидетелей. Поэтому я предлагаю пригласить в это высокое собрание кого‑нибудь из тех, кто знает о подвигах Павла Ивановича Чичикова не понаслышке. Кого‑нибудь из тех, кто уж по крайней мере лично с ним знаком…

– Хотелось бы, чтобы этот человек был тоже плут, сэр! Как‑никак, мы все здесь плуты. Разумеется, за исключением вас. И привыкли, не в обиду вам будь сказано, доверять только своему брату мошеннику, – заметил Джефф Питерс.

– Будь по‑вашему, – согласился Холмс. – Пригласим сюда Ноздрева. Настоящим мошенником я бы его, пожалуй, не назвал. Но сплутовать при случае он умеет. Особенно, если дело дойдет до карт или шашек…

– Ноздрева? – не смог скрыть своего удивления Уотсон. – Мне кажется, этот господин не самый надежный источник информации. Впрочем, не мне вас учить. Делайте как хотите. Ноздрева так Ноздрева.

И в тот же миг прямо перед столом президиума внезапно появился Ноздрев – румяный, белозубый, со своими знаменитыми курчавыми бакенбардами, из которых одна была заметно короче другой.

– Ба! Ба! Ба! – загремел он сочным бархатным баритоном. – Какое общество… Шерлок Холмс! И ты, брат, тут? А мы как нарочно все утро только о тебе и говорили. Ну дай, брат, я тебя поцелую.

Прижав Холмса к груди, он влепил ему в щеку сочный поцелуй. Затем другой, третий. Оторвавшись наконец от Холмса, он обратился к Уотсону.

– Уотсон! И ты здесь, душа моя? Где же ты пропадал? Ну что тебе, право, стоило раньше повидать меня, свинтус ты за это, скотовод эдакой! Ну, поцелуй меня, душа, смерть люблю тебя.

Он чуть не задушил беднягу Уотсона в объятиях. Троекратно с ним облобызавшись, он подставил ему свою укороченную бакенбарду, и Уотсон, чтобы не обижать, тоже чмокнул его в полную румяную щеку.

– Спасибо, брат, что вспомнил обо мне, – обернулся Ноздрев опять к Холмсу. – Другого я от тебя и не ждал. Ты хоть и порядочная ракалия, а твой друг Уотсон – препорядочный фетюк…

– Позвольте, – запротестовал оскорбленный Уотсон.

– Фетюк, фетюк! Не спорь со мной. Доподлинный фетюк. Да и мошенник. Уж позволь мне это сказать тебе по дружбе. Ежели бы я был твоим начальником, я бы повесил тебя на первом дереве.

– Однако! – возмутился Уотсон. – Всему есть границы!

– Ради бога, не перечьте ему, Уотсон, – понизив голос, сказал Холмс. – Не забывайте, что мы вызвали его сюда по делу, а не для того, чтобы препираться с ним. Кроме того, я ведь вам уже говорил, что в этой компании слова «плут» и «мошенник» вовсе не являются обидными.

– Об чем это вы там шушукаетесь? – с присущей ему бесцеремонностью прервал их беседу Ноздрев. – Небось банчишку хотите состроить? Изволь, брат! Я хоть сейчас. Я ведь знаю твой характер. Да и Уотсон твой тоже подлец первостатейный. Признайся, брат Уотсон, не иначе ты уже наметился отыграть у меня каурую кобылу, которую, помнишь, я выменял у Хвостырева…

– Он сумасшедший! – воскликнул Уотсон, беспомощно озираясь по сторонам и соображая, нельзя ли куда‑нибудь улизнуть от мощных объятий Ноздрева.

Но тут инициативу прочно взял в свои руки Шерлок Холмс.

– Господин Ноздрев! – сказал он тоном, который живо напомнил Ноздреву визит капитана‑исправника. – Мы пригласили вас сюда, чтобы порасспросить о вашем приятеле Павле Ивановиче Чичикове.

Услыхав, что речь пойдет не о его собственных грехах и провинностях, а о проделках другого лица, Ноздрев вновь оживился.

– Об Чичикове? – радостно переспросил он. – Изволь, брат, спрашивай. Все скажу. Ничего не утаю. Душу готов прозакласть. В лепешку расшибусь…

– В лепешку расшибаться вам не придется, – холодно оборвал его Холмс. – Нас всех тут интересует только одно: достоин ли Павел Иванович Чичиков быть принятым почетным членом в славное Сообщество Плутов.

– Достоин ли? Он?! – изумился Ноздрев. – Да он вас всех тут за пояс заткнет. Он ведь даже ассигнации печатает. Да так, что сам министр финансов не отличит, где фальшивая, а где настоящая. Однажды узнали, что у него в доме скопилось на два миллиона фальшивых ассигнаций. Ну, натурально, опечатали дом, приставили караул, на каждую дверь по два солдата. Так он, можете себе представить, в одну ночь переменил все фальшивые ассигнации на настоящие.

– Поразительно!.. Великолепно!.. Вот это артист! – раздались восхищенные голоса.

– А где же он их взял, настоящие‑то? – спросил Джефф Питерс с чисто профессиональным интересом.

– Это вы уж у него спросите, где он их взял, – отмахнулся от вопроса Ноздрев. – А только на другой день, как вошли в дом, сняли печати, глядят: все ассигнации настоящие.

– Что ж, у него, значит, – не счесть алмазов пламенных в лабазах каменных? – иронически осведомился Остап.

Но Ноздрев иронии не уловил.

– Вот именно, что не счесть! – убежденно ответил он. – Полны подвалы алмазов, бриллиантов, изумрудов, сапфиров, а уж про жемчуга я и не говорю. Бывало, только ступишь к нему на порог, жемчужины так и хрустят под ногами…

– Я просто удивляюсь вам, господа, – не выдержал Уотсон. – Да разве вы сами не видите, что ни одному слову этого субъекта нельзя верить!

Ноздрев обернулся на этот возглас, и Уотсон невольно втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас раздастся оглушительное, азартное ноздревское: «Бейте его!»

Однако перепады настроения Ноздрева были поистине непредсказуемы.

– Ну, брат, вот этого я от тебя не ожидал, – укоризненно покачал он головой. – Это ты, брат, просто поддедюлил меня. Но я уж таков, черт меня подери, никак не могу сердиться. В особенности на тебя и твоего друга Холмса.

– Я рад, что вы на нас не сердитесь, – сказал Холмс. – Итак, мы вас слушаем. Что еще вы можете сообщить о вашем приятеле Чичикове?

– Только тебе, по секрету. Дай, брат, ухо…

Ноздрев наклонился к самому уху Холмса и понизил голос, как ему, вероятно, казалось, до шепота.

– Он затеял увезти губернаторскую дочку, – «прошептал» он.

«Шепот» этот, однако, был услышан всеми.

– Какая чушь! – пожал плечами Уотсон.

– То есть как это чушь, ежели я сам вызвался ему помогать, – возразил Ноздрев.

– Чичиков даже и не думал ее увозить, вы все это сочинили, – твердо стоял на своем Уотсон.

Но Ноздрев даже не обратил внимания на этот выпад.

– Все уже было сговорено, – как ни в чем не бывало, продолжал он. – Да я как в первый раз увидал их вместе на бале, так сразу все и смекнул. Ну ж, думаю себе, Чичиков, верно, недаром… Хотя, ей‑богу, напрасно он сделал такой выбор, я‑то ничего хорошего в ней не нахожу. А есть одна, родственница Бигусова, сестры его дочь, так вот уж девушка! Можно сказать: чудо коленкор! Уотсон, хочешь познакомлю? Коли понравится, так сразу и увезем. Изволь, брат, так и быть, подержу тебе венец. Коляска и переменные лошади будут мои. Только с уговором: ты должен дать мне взаймы три тысячи!

Уотсон даже не соизволил отозваться на это великодушное предложение. Игнорируя Ноздрева, он обратился непосредственно к Холмсу:

– Я просто удивляюсь, дружище. Долго еще вы намерены выслушивать всю эту чепуху?

– Еще два‑три вопроса – и все, – ответил Холмс и снова обратился к Ноздреву. – Скажите, господин Ноздрев, а кроме тех сведений, которые вы нам сообщили, вам что‑нибудь еще известно про Чичикова?

– Еще бы, не известно. Доподлинно известно! И представь, безо всякого этого твоего дедуктивного метода, своим умом дошел… Этот самый Чичиков… слышишь?.. на самом деле вовсе и не Чичиков!

– А кто же?

– На‑по‑ле‑он! – торжественно ответствовал Ноздрев.

– Наполеон Бонапарт? – ничуть не удивившись, уточнил Холмс.

– Он самый, – уверенно отвечал Ноздрев. – Ну, разумеется, переодетый.

– Что за чушь! – возмутился Уотсон. – Ведь Наполеон… Он же на острове Святой Елены!

– Езуи‑ит! – лукаво погрозил ему пальцем Ноздрев. – Ох, и езуит же ты, брат! Будто не понимаешь?.. Ну да, чего еще ждать от англичанина… Изволь, я тебе объясню, ежели сам смекнуть не можешь. Англичанин, не в обиду тебе будь сказано, издавна завидует, что Россия так велика и обширна. Несколько раз даже карикатуры выходили, где русский изображен с англичанином, англичанин стоит сзади и держит на веревке собаку. А под собакой кто разумеется? А?

– Кто? – растерялся Уотсон.

– На‑по‑ле‑он!.. Смотри, мол, говорит англичанин, вот только что‑нибудь не так, дак я на тебя сейчас выпущу эту собаку. И вот теперь, стало быть, они и выпустили его с острова Елены. И он пробрался в Россию, представляя вид, будто бы он Чичиков. А на самом деле он вовсе не Чичиков, а На‑по‑ле‑он!

– Помилуйте! – уже в совершенном негодовании воскликнул Уотсон. – Да кто же согласится поверить в такую немыслимую ерунду!

– А вот и не ерунда, – парировал Ноздрев. – Мы даже нарочно портрет глядели. И все нашли, что лицо Чичикова, ежели он поворотится и станет боком, очень сдает на портрет Наполеона. А наш полицмейстер, который служил в кампании двенадцатого года и лично видел Наполеона, тоже подтвердил, что ростом он никак не будет выше Чичикова и что складом своей фигуры Наполеон тоже нельзя сказать, чтоб слишком толст, однако ж и не так, чтобы тонок.

Уотсон хотел было ринуться в очередную атаку, но Холмс жестом остановил его.

– А вам не кажется, господин Ноздрев, – дипломатично начал он, – что этими подозрениями вы невольно унижаете низложенного императора Франции. Что ни говори, а он все‑таки великий полководец, гений. Как говорится, властитель дум. Недавний кумир всей Европы. А Чичиков… Ну что, в сущности, такое этот ваш Чичиков? Обыкновенный мошенник.

– Вот верное слово: мошенник! – обрадовался Ноздрев. – И шулер к тому же. Да и вообще дрянь человек. Что об нем говорить! Такой шильник, печник гадкой! Я его в миг раскусил. Порфирий, говорю, поди скажи конюху, чтобы не давал его лошадям овса! Пускай их едят одно сено!.. Но только уж ты поверь, дружище Холмс, этот твой Наполеонишка ничуть не лучше. Такая же ракалия. Ей‑богу, они с Чичиковым одного поля ягоды.

Тут уж не выдержал Остап Бендер.

– Паррдон! – пророкотал он, с особенным смаком напирая на букву «р». – Я не ангел. У меня есть недочеты. В прошлый раз я ошибся, рекомендуя принять в почетные члены нашего Сообщества мсье Хлестакова. Но вторично этот номер не пройдет. Дорогой мистер Холмс! Вы слышите? Нас хотят уверить, что Чичиков – это второй Хлестаков!

– Не совсем так, – возразил Холмс. – Если подвести итог свидетельским показаниям господина Ноздрева, получается, что Чичиков сильно перещеголял Хлестакова. Обратите внимание: Хлестаков хотел жениться на дочери городничего. А Чичиков собирается увезти дочь губернатора. Хлестакова приняли за главнокомандующего, а Чичикова – берите выше! – за самого Наполеона!

– Как говорил один мой знакомый, бывший камергер Митрич, мы гимназиев не кончали, – вздохнул Остап. – Однако кое‑что из уроков российской словесности я все же помню. Насколько мне известно, никто никогда не брал на себя смелость утверждать, будто Чичиков хоть отдаленно напоминает Хлестакова.

– Ошибаетесь, друг мой, – живо возразил Холмс. – Один из первых рецензентов «Мертвых душ», весьма известный в ту пору русский литератор Николай Иванович Греч, прямо писал в своем отзыве о гоголевской поэме, что «Чичиков жестоко смахивает на Хлестакова».

– Пардон. Вам виднее, – сказал Остап. – Однако…

– Однако, – прервал его Холмс, – мы не дослушали показания господина Ноздрева. Если позволите, я хотел бы задать ему еще один вопрос.

– Ну к чему вам это, Холмс? – снова не удержался Уотсон. – Разве вы не видите, что этот человек органически не способен сказать ни словечка правды.

– А это мы сейчас увидим… Господин Ноздрев! – продолжал Холмс допрос свидетеля. – Скажите, не приходилось ли вам слышать что‑нибудь насчет того, что Чичиков будто бы покупал крестьян на вывод в Херсонскую губернию?

В ответ раздался сочный жизнерадостный хохот:

– Ха‑ха‑ха!.. Он? На вывод?.. Крестьян?!.. Херсонский помещик?!.. И вы поверили?.. Да он скупал мертвых!

– Как мертвых? – ошеломленно спросил Джингль.

– А вот так! Приехал ко мне, да и говорит: «Продай мертвых душ!» Я так и лопнул от смеха. Приезжаю сюда, в город, а мне говорят: Чичиков, мол, накупил три миллиона крестьян на вывод. Каких на вывод! Да он торговал у меня мертвых! Истинную правду вам говорю: он торгует мертвыми душами. Клянусь, нет у меня лучшего друга, чем он. Вот я тут стою, и, ежели бы вы мне сказали: «Ноздрев! Скажи по совести, кто тебе дороже, отец родной или Чичиков?» – скажу: «Чичиков». Ей‑богу… Но за такую штуку я бы его повесил! Ей‑богу, повесил!

Джингль в растерянности покачал головой:

– Много слышал вранья, сэр. Сам не дурак сплести историю. Воображение работает. Язык подвешен недурно. Весьма. Но такой чепухи отродясь не слыхивал.

– А между тем именно сейчас он сказал чистую правду, – вздохнул Уотсон.

– Не смешите меня, сэр! – распалился Джингль. – Печатал фальшивые ассигнации, говорите вы? Верю! Хотел увезти дочь губернатора? Безусловно верю. Сам не раз был замешан в таких делишках. Дон Болеро Фицгиг. Гранд. Единственная дочь. Донна Христина. Прелестное создание. Любила меня до безумия. Ревнивый отец. Великодушная дочь. Романтическая история. Весьма…

– Эту романтическую историю, – прервал его воспоминания Холмс, – знает каждый, кто читал «Записки Пиквикского клуба». Если вы хотите сказать что‑нибудь по существу дела, Джингль, держитесь ближе к теме.