— ... Ты посмотри, что я нашел! — Высоцкий
протянул Марине бумажный прямоугольный конверт с какими-то разводами. —
Это я, моя первая пластинка, дай Бог памяти, какого, кажется 68-го,
года.
Влади взяла в руки невесомый конвертик «Вот это?»
— Ну да, а что? У нас выпускались такие
гибкие пластиночки с популярными песнями. Брали на киностудиях записи и
штамповали огромными тиражами. Народ расхватывал, тем более цена им
была копеечная.. Вот на этой мои песни из «Вертикали».
— И это все?
— Все... Но ничего, я что-нибудь придумаю. Мне уже обещали помочь.
Марина не отрицала, что очень
рассчитывала на выход в Союзе дисков Высоцкого, по крайней мере, по двум
причинам: «...если пластинка выйдет, это будет своего рода признание
твоего статуса автора-композитора. И потом — мы довольно укромно живем
на твою актерскую зарплату, так что лишние деньги не помешают...»
Директор Таганки Николай Дупак видел, что «Володя страшно комплексовал
из-за того, насколько он, по сравнению с Мариной при всей своей
популярности, нищий. Потому он так много и концертов давал, чтобы не
жить за ее счет..».
Но пробиться хотя бы в очередь на
запись в студию «Мелодия» было делом нереальным. Тем более с такой
репутацией, как у Высоцкого. В музыкальных кругах ходили слухи, что,
возмущенный вторжением в свою вотчину чужака с какими-то сомнительными
Лесенками, «мэтр советской песенной поэзии» Евгений Долматовский
(спокойно зарабатывающий себе на хлеб с маслом бессмертными
«Комсомольцами-добровольцами») на заседании художественного совета фирмы
«Мелодия» взбунтовался: «Любовь к Высоцкому — это неприятие Советской
власти. Нельзя заблуждаться: в его руках не гитара, а нечто страшное. И
его мини-пластинка — бомба, заложенная под нас с вами. И если мы с вами
не станем минерами, через 20 лет наши песни окажутся на помойке. И не
только песни».
Что ж, в провидческом даре Долматовскому не откажешь.
Популярный в 70-х годах эстрадный певец
Эдуард Хиль, смеясь, вспоминал аналогичное заседание «суда инквизиции» —
худсовета, утверждавшего его программу. В ней были три песни Вениамина
Баснера на «морские» стихи Высоцкого. Члены совета возражают.
— Так это не тот, — тут же нашелся Хиль. — Это Василий Высоцкий, наш ленинградский малоизвестный поэт.
Тексты прошли на «ура». Пластинка Хиля с
песней «Когда я спотыкаюсь на стихах» вышла, а позже текст и ноты были
опубликованы в сборнике «Поет Эдуард Хиль». Автор — В. Высоцкий.
Владимир объяснял себе и другим: «Есть
люди, которые не любят мои песни. Бог с ними! Как говорится, на вкус и
цвет... А есть просто люди туповатые...»
— Когда он подошел ко мне в Доме
звукозаписи на Качалова, — вспоминал Георгий Гаранян, руководитель
фирменного ансамбля «Мелодия», — и предложил записать диски с его
песнями. Я в ответ: «Ха-ха! Как это может быть? Тебе и с концертами
еле-еле и непонятно где позволяют выступать...» А он: «Все в порядке. Не
веришь?» И выложил подписанный наряд на запись 24 песен! У меня челюсть
отвисла... Думаю, за него замолвила слово Марина Влади, которая была
членом Французской компартии, причем нерядовым. Видимо, советские власти
не смогли ей отказать.
Работоспособность у него была
потрясающая! Мы по 10 часов работали без перерыва и просто валились с
ног от усталости. Он говорил мне: «Я ничего в музыке не понимаю, кроме
того, что пишу песни». Предоставил записи своих песен, которые надо было
сначала расшифровать, а затем написать по ним партитуры, и это работа,
надо сказать, не из легких. Но мы сделали ему аранжировки, то есть
«одели» его песни в одежку и записали их... Работалось с ним очень
весело. Чтобы развлекать нас во время долгих и утомительных сессий
записи, он время от времени брал гитару и пел свои песни... Как-то во
время записи у нас в студии оказалась группа артистов из Большого
театра. До сих пор помню, как мэтры классики валились от смеха, впервые
услышав Володину песню «Шмнастика».
Музыканты, технические работники студии
каждый раз с нетерпением ждали появления Высоцкого и Марины Влади.
Звукорежиссер Игорь Вагин глаз от них не отводил: «Марина на диванчике
сидела... Ноги мне ее запомнились: такие красивые, в тончайшие чулки
затянутые. Очень элегантно у нее получалось почесывать одну ножку
другой... Представляешь, моль огромная откуда-то вылетела и прямой
наводкой к Влади. Высоцкий так ретиво ее от насекомого спасал, что даже
аппарат нам снес, «Штуцер 37». А работал, записывался Володя очень
легко. С Мариной, конечно, повозиться пришлось...»
Одновременно с ними на «Мелодии», но в
другой студии записывалась Людмила Гурченко. Они случайно встретились:
«Богиня экрана обаятельно, делово, с напором доказывала, что нужно
выпустить «гран-диск» Воледи. «Мариночка, Мариночка», — останавливал ее
Володя своим чудным голосом. Да, действительно, Володя был другим.
Красивым, высоким, и неземная Марина не казалась родом с ним большой,
затмевающей. И пел по-другому. В его голосе появились такие нежные,
щемящие обертоны... «Воледя, спой еще! Ой, Воледя, что ты
со мной делаешь!» И обнимала его, и голову ему на плечо укладывала... От
этой пары исходило такое сияние, что — ну не знаю — если на свете и
есть настоящая любовь, то, ей- богу, это она!»
Потом оказалось, что записать песни —
это полдела. Главное — получить разрешение на выпуск тиража, требовался
новый завизированный наряд. Георгий Шахназаров, один из плеяды
андроповских вольнодумцев, решил вмешаться в ситуацию. Тут, вспоминал
си, раздался звонок, и властный женский голос спросил: «Это товарищ
Шахназаров?». «Да, Екатерина Алексеевна», — ответил я, узнав Фурцеву.
Последовал диалог:
— Вы проталкивали пластинку с песнями Высоцкого?
— Да.
— Зачем вы это делали?
— Потому что это талантливый человек, которого зажимают, ему надо дать дорогу.
— Так вот, не вмешивайтесь не в свои дела.
— Как ответственный работник ЦК, считаю, что мне до всего есть дело.
— Я вас предупредила. Будете продолжать — вылетите! — и повесила трубку».
Ну, а режиссеры «Мелодии» по две-три
песни расхватывали записи Высоцкого и потихоньку выпускали: сегодня —
одну, завтра — другую, послезавтра — третью...
Позже была еще одна большая сессия
звукозаписи на «Мелодии», фотохудожник Валерий Плотников сделал
изумительные снимки для обложки будущего альбома. Но и записи, и
иллюстрации еще долго пылились в архивах фирмы с пометкой «До особого
распоряжения». Хотя новый союзный министр культуры Демичев
клялся-божился «ускорить процесс». Они с Мариной были у него на приеме.
Внешне все выглядело максимально доброжелательно. А Высоцкий смотрел на
министра и почему-то вспоминал Бабеля: «Мы встретились со Сталиным и, к
моему несчастью, друг другу не понравились».
Когда после смерти Высоцкого Марина
поинтересовалась судьбой записей, ее, по словам Плотникова, просто
отшили: «А кто вы теперь такая? Так, вдова...» Позже спохватились. |