Но более всего повлияли на него не столько
литературные успехи, не путешествия, не новые мысли о мире и
человечестве, не что-либо еще, а первая его сильная любовь, первая
гибельная схватка с Женщиной.
Русскому писателю промыслительно
полагается иметь исключительные, судьбоносные, необыкновенные любовные
истории. Она может быть одна или несколько, самых разных, но во всяком
случае число женщин в личной жизни писателя никак не окажется меньше
числа самых интересных, живописных и живых героинь его поэм, рассказов,
романов, вдохновительниц его творений, прототипов этих героинь, — пусть
часто и придуманных, слепленных по одной только частичке, косточке, —
как палеонтолог собирает древний скелет. Как будто бы, оглядывая жизнь
Бунина, не видишь такого сонма красавиц, такого «списка», как
пушкинский. Но! — читая Бунина, поражаешься обилию разнообразно и
блестяще написанных женских характеров, портретов, судеб, — впрочем, у
него и то, и другое, и третье слито всегда воедино. Да еще каждая
судьба, всякая любовная история колеблется на острие обоюдоострого ножа;
жизнь — смерть и потом обрывается в смерть! С ума можно сойти от этих
любовных бунинских рассказов, от этих героинь, поразительных женщин!..
Вспомним «Темные аллеи»: Степа, Муза, Руся, Натали, Красавица, Зойка и
Валерия, Антигона, Таня, Галя Ганская и героиня «Чистого Понедельника» —
и всех и всё другое, что есть в этой волшебной, единственной на свете
книге!..
Это разнообразие и многоликость
замечательны и говорят сами за себя. Но все же, чтобы знать женщин, не
обязательно знать множество, — достаточно с бунинской пристальностью и
его чувством правды вглядеться изначально в одну.
Женщина рождает поэта: мечта о ней,
очарование ею, увлечение, изучение (потому что каждая есть тайна),
влюбленность, волнения, ожидания, ревность, обладание, наслаждение, — да
какая еще страсть человеческая сравнима с этим!
Вся история его первой любви, к той
девушке в пенсне, которую он встретил в «Орловском вестнике» в 19 лет, к
Варваре Пащенко, дочери доктора, изложена отдельной повестью в «Жизни
Арсеньева» — пятая часть, под названием «Лика». Перечитайте «Лику». На
свете много книг о любви. Все книги о любви. Но самых лучших, может,
наберется всего пять-шесть. Даже если только пять, — среди них окажется
«Лика» Ивана Бунина, русского писателя. Проверьте.
На каждой странице повести, в каждом
эпизоде опять и опять поражаешься виртуозной точности писателя,
беспощадной правде его психологического анализа взаимоотношений двух
молодых влюбленных: их страсти, единению, слитности и отторжению, их
бесконечной борьбе друг с другом, — он такой, она — другая, нежность и
полное понимание сменяются раздражением, вспышками раздоров, ревности,
претензий, обид.
Хочу вспомнить, пересмотреть «Лику».
Знаю, многим она, к сожалению, незнакома. Не могу не рассказать своего
первого, ошеломительного впечатления, своего художественного потрясения,
случившегося когда-то. Я носил за собою, я всем, кому мог, читал,
отдавал книгу. Какая была неподдельная, свежая радость!..
Это очень молодая книга. О первой
любви, первой встрече и жизни молодых возлюбленных, юных супругов. О
«последних днях моего юношеского иночества».
19-летний Бунин, как и его герой,
приехал в Орел в редакцию «Орловского вестника», где и встретил Варвару
Пащенко, работавшую в газете корректором, — она только закончила
гимназию. Герой повести еще накануне был «одиноким, свободным,
спокойным, чужим гостинице, городу». У него — цыганский загар, худоба
лица, запущенные волосы. Но вот другой, первый день его новой жизни. Он
«отправился на главную улицу, зашел в табачный магазин, где купил
коробку дорогих папирос, потом в парикмахерскую, откуда вышел с красиво
уменьшившейся пахучей головой и с той особенной мужской бодростью, с
которой всегда выходишь из парикмахерской. Хотелось тотчас же идти опять
в редакцию, поскорее продолжить всю ту праздничность новых впечатлений,
которыми так щедро одарила меня судьба вчера». С редакторшей, носящей в
повести имя Авиловой, он осматривает затем какую-то старую усадьбу,
похожую на ту, что была у Тургенева в «Дворянском гнезде». «Лиза,
Лаврецкий, Лемм… И мне страстно захотелось любви». Он уезжает ненадолго и
испытывает «странное чувство первой разлуки с той, в свою выдуманную
любовь к которой я уже совсем верил». Он еще так юн, этот герой,
мальчишка, вокруг весна, и все воспринимается им остро, восторженно,
возвышенно.
Сколько бы ни оговаривался Бунин
насчет «Жизни Арсеньева», что это не биографическая книга, что вся Лика,
в частности, придумана, сочинена, — причем уже в старости, сто лет
спустя, невозможно не подставлять вместо Алеши Арсеньева в герои
повествования самого молодого Бунина с его румянцем, усиками, глазами,
чувствами (есть такой молодой портрет в бурке на плечах), — с
кинематографической реальностью видишь все и всех, каждый эпизод, каждую
деталь. Что хочешь делай, но сливается герой Лики с самим автором!.. (А
может, подсознательно старик к тому и стремился и оттого так выпукло
вышло?)
«…Для новой поездки в Орел оказался
деловой предлог: нужно было отвезти проценты в банк. И я повез, но
заплатил только часть, остальное растратил. Это был поступок не
шуточный, но со мной что-то делалось — я не придал ему особого значения.
Я все время поступал с какой-то бессмысленно-счастливой решительностью…
В Орле я непристойно нарядился, — тонкие щегольские сапоги, тонкая
черная поддевка, шелковая красная косоворотка, черный с красным околышем
дворянский картуз, — купил дорогое кавалерийское седло, которое было
так восхитительно своей скрипящей и пахучей кожей, что, едучи с ним
ночью домой, я не мог заснуть от радости, что оно лежит возле меня. Ехал
опять на Писарево — с целью купить еще лошадь — там как раз в эту пору
была в селе конская ярмарка… Не было как будто ничего, кроме
удовольствия веселых встреч». В обществе новых друзей он едет в чье-то
имение на именины, и там он уже «сидел рядом с ней и уже без всякого
стыда держал ее руку в своей, и она не отнимала ее».
«…Я надолго остался после того в
городе, по целым дням сидел с ней в запыленном садике, что был в глубине
двора при доме ее вдового отца, — отец (беспечный человек, либеральный
доктор) ни в чем ее не стеснял. С той минуты, когда я прискакал к ней с
Исты, и она, увидав мое лицо, прижала обе руки к груди, уже нельзя было
понять, чья любовь стала сильней, счастливей, бессмысленней, — моя или
ее (тоже как-то вдруг и неизвестно откуда взявшаяся)».
Лику Бунин сочинял, но себя самого ему
сочинять не надо было, — он оставался собою, только хотелось увидеть,
вернуть себя того, молодого, влюбленного, одержимого, полного жизни и
окруженного, погруженного в ту знакомую, дорогую, любимую им жизнь,
которая прошла, но, кажется, все жила в нем в своей полноте.
Вся история происходит на фоне жизни
губернского и уездного городов, деревни, природы, знакомых и
неистребимо-памятных. Повесть насыщена прекрасной, старинной живописью,
словно галерея или хороший провинциальный музей…
«Уже давно я привычно курил, привычно
брился в парикмахерской… Мы с утра до вечера сидели на турецком диване в
столовой почти всегда в одиночестве: доктор с утра уезжал, гимназист,
ее брат, уходил в гимназию, после завтрака доктор спал и опять
куда-нибудь уезжал, а гимназист занят был бешеной игрой, беготней со
своим рыжим Волчком… Одно время эти однообразные сидения и, может быть,
моя неумеренная, неизменная чувствительность наскучили ей — она стала
находить предлоги уходить из дому, бывать у подруг, у знакомых, а я стал
сидеть на диване один, слушая крики, хохот, топот гимназиста и
театральный лай Волчка, бесившегося на лестнице, сквозь слезы глядел в
полузавешанные окна, на ровное серое небо, куря папиросу за папиросой… Я
все спрашивал себя: что делать? Было ясно, что именно. Но чем
настойчивей старался я внушить себе, что завтра же надо написать
решительное, прощальное письмо, — это было еще возможно, последней
близости между нами еще не было, — тем все больше охватывала меня
нежность к ней, восхищение ею, благодарное умиление ее любовью ко мне,
прелестью ее глаз, лица, смеха, голоса…»
Так — в повести, где все выверено,
смягчено, продумано, поставлено на свое место. В самой жизни роман с
Варей Пащенко развивался и так же счастливо, и мучительно.
Дело упиралось в самое житейское и
примитивное: доктор Пащенко, ревнивый отец, высоко ставивший достоинства
дочери, никак не хотел видеть в 19-летнем мальчике жениха и мужа,
который подходил бы Варваре. Она тоже была девушка с норовом, носила
пенсне, привыкла к поклонникам, при всей своей эмансипированности
никогда не хотела пойти против воли отца. У нее в конце концов не
хватило сил на борьбу, на ожидания журавля в небе. Ссылка на скачивание полного текста статьи - вверху страницы.
|