Но вернемся к Бунину, к его судьбе.
У русского писателя конец жизни —
всегда трагедия. Убивают на дуэли, ссылают, отлучают от церкви,
вынуждают уйти из дома, устраивают публичную казнь, подвергают
остракизму, лишают родины…
У Владислава Ходасевича есть статья
«Кровавая пища», где говорится, что «в известном смысле историю русской
литературы можно назвать историей изничтожения русских писателей.
„Тредьяковскому не раз случалось быть
битым. В деле Волынского сказано, что сей однажды, в какой-то праздник,
потребовал оду у придворного пииты, Василия Тредьяковского, но ода была
не готова, и пылкий статс-секретарь наказал тростью оплошного
стихотворца".
Так, с холодною живописностью
историка, хотя, впрочем, не совсем точно, рассказывает Пушкин… За
Тредьяковским пошло и пошло. Побои, солдатчина, тюрьмы, ссылка,
изгнание, пуля беззаботного дуэлянта, не знающего, на кого он поднимает
руку, эшафот и петля — вот краткий перечень лавров, венчающих „чело"
русского писателя… И вот: вслед за Тредьяковским — Радищев; „вслед
Радищеву" — Капнист, Николай Тургенев, Рылеев, Бестужев, Кюхельбекер,
Одоевский, Полежаев, Боратынский, Пушкин, Лермонтов, Чаадаев (особый, ни
с чем не сравнимый вид издевательства), Огарев, Герцен, Добролюбов,
Чернышевский, Достоевский, Короленко… В недавние дни: прекрасный поэт
Леонид Семенов, разорванный мужиками, расстрелянный мальчик-поэт Палей и
расстрелянный Гумилев.
Я называю имена лишь по одному разу.
Но ведь на долю скольких пришлось по две, по три „казни" — одна за
другой! Разве Пушкин, прежде чем был пристрелен, не провел шесть лет в
ссылке? Разве Лермонтов, прежде чем был убит, не узнал солдатчины и не
побывал тоже в ссылке? Разве Достоевского не возили на позорной тележке и
не возводили на эшафот, прежде чем милостиво послали на каторгу? Еще
ужаснее: разве Рылеев не дважды умер?..»
Далее автор пишет, что все это были
«бичи и железы», а сколько было тайных казней, когда надо всеми
измывались цензоры, любимые творения коверкали, сжигали, за писателями
следили, ловили, позорили.
Далее: «снова идет череда: голодный
Костров, „благополучный" Державин, преданный Екатерине и преданный
Екатериной; измученный завистниками Озеров, Дельвиг, сведенный в могилу
развратной женой и вежливым Бенкендорфом; обезумевший от „свиных рыл" и
сам себя уморивший Гоголь; дальше — Кольцов, Никитин, Гончаров;
заеденный друзьями и бежавший от них, от семьи, куда глаза глядят, в
ночь, в смерть Лев Толстой; замученный Блок, загнанный большевиками
Гершензон; доведенный до петли Есенин. В русской литературе трудно найти
счастливых, несчастных — вот кого слишком довольно. Недаром Фет,
образчик „счастливого" русского писателя, кончил все-таки тем, что
схватил нож, чтобы зарезаться, и в эту минуту умер от разрыва сердца».
Ходасевич писал свою статью по смерти
Есенина, — не знал еще о Маяковском, Цветаевой, Мандельштаме, Пильняке,
Бабеле, сотнях других русских писателей, сгинувших в самом ГУЛАГе или в
эпоху ГУЛАГа.
И здесь закономерность судьбы русского писателя не обошла Бунина.
Ссылка на скачивание полного текста главы - вверху страницы.
|