Поэт, прозаик, критик, литературовед, теоретик символизма. Предчувствием приближения новой эры обусловлены его поиски нового мироощущения (связываемого вначале с идеей мистического преображения бытия), новых форм в искусстве, которое должно стать «жизнетворчеством». Результатом этих поисков явились «Симфонии» (1-я, героическая — 1900 г. и 2-я, драматическая — 1902 г.), построенные по законам музыкальной композиции, и стихи, собранные в книге «Золото в лазури» (1904), где звучит, по словам самого поэта, «музыка зорь». Однако скоро Белый переживает переоценку этих идеалов, что отражается в стихах, объединенных в книгах «Пепел» (1909) и «Урна» (1909). Первая из них была посвящена памяти Некрасова, центральным в ней был цикл «Россия». Судьба России, национальная проблематика теперь выходят для Белого на первый план, основным при этом является мифологический аспект, что отчетливо сказалось и в стихах, и в прозе (повесть «Серебряный голубь», 1910 и роман «Петербург», 1913—1914). Многочисленные философско-эстетические работы Белого (наиболее значительные из них собраны в книгах «Символизм», 1910 и «Арабески», 1910) объединены стремлением представить символизм, которому он оставался верен, в качестве универсальной системы мировой культуры. О значении Белого в истории русской литературы хорошо сказал Горький: «...Белый — человек очень тонкой, рафинированной культуры, это писатель на исключительную тему, существо его — философствующее чувство. Белому нельзя подражать, не принимая его целиком со всеми его атрибутами — как некий своеобразный мир, — как планету, на которой свой, — своеобразный — растительный, животный и духовный мир».

      «Мне всю жизнь грезились какие-то новые формы искусства, в которых художник мог бы пережить себя слиянным со всеми видами творчества; в этом слиянии — путь к творчеству жизни: в себе и в других. Книга всегда теснила меня; мне в ней не хватало и звуков и красок; я хотел вырыва из тусклого слова к яркому; отсюда и опыты с языком, взятые как становление новых знаков общения (слов); отсюда и интерес к народному языку, еще сохранившему целину жизни, отсюда и обилие неологизмов в моем лексиконе, и переживание ритма как начала, соединяющего поэзию с „прозой"; писатель увиделся мне организатором языковых стремлений народа: он — и живой рассказчик, и певец-исполнитель, действующий тембром голоса и жестикуляцией.
      Искание тембра и жеста выбили из писательского кабинета меня — в поля, в лес, на площадь, где я слагаю отрывки своих произведений, как песни, записываемые на клочках».

На горах

      «Неслучайно его (А. Белого. — Сост.) юный герой пребывает „на горах", вдали от суетной повседневности, ему одиноко там, но именно в этой одинокости, испытывая „очистительный холод", он и находит великое освобождение, и обретает себя как личность. <...>
      Спускаясь к людям — вниз, в город, который уже тогда представлялся Белому замкнутым пространством, ограниченным кубами домов и пустынями площадей, он, естественно, не чувствует этой очистительности, ибо если одиночество „на горах" давало иллюзию освобождения, то одиночество среди людей лишает и этой последней иллюзии».

Отчаянье

      «Поэт не дает никаких надежд, не хочет никаких иллюзий. Чем хуже, тем лучше. Будь что будет — вот мораль книги».